— А можно еще…
— Что? — Ямочки на ее щеках вновь обозначили недовольство.
— Вы мне так и не сказали, что с ним. — Указала головой на дверь, за которой меня ожидал мой спаситель.
Маргарита Сергеевна вытянула губы в трубочку, медленно выдыхая. Эмоции, отразившиеся на ее лице, я бы назвала не иначе, как боль и сочувствие. Или мне показалось, и это было что-то иное?
— Синдром Жиля де ла Туретта. — Она и сама как-то обмякла, произнеся эти слова. — Расстройство ЦНС, характеризующееся моторными, вокальными и механическими тиками. Если коротко.
— Подождите… — Я опустилась на стул. — Я слышала о таком… Но разве это не когда человек нецензурно… бранится? И выкрикивает всякие…
Теперь ее взгляд отражал уже раздражение.
— Только в одном случае из десяти. У Вани этого нет. К счастью.
Ужасно стыдно. Но лучше это спросить у нее, чем обижать его самого.
— А… умственно… — Провела ладонью возле своего виска.
Маргарита Сергеевна будто оскорбилась лично.
— Нет! Интеллектуально и в плане физического здоровья с ним все в порядке.
— О, — выдохнула облегченно, — спасибо.
Мне стало не по себе. Сердце призывало меня довериться интуиции, но сомнения все равно необходимо было развеять. Все-таки добрые глаза Ивана, не замутненные, светлые, чистые, они не могли врать.
— Он обычно не подпускает никого к себе, и тебе повезло, что ты встретила такого друга, как он. — Она сжала кисти, да так, что громко хрустнули пальцы. — Люди… трудно принимают… подобное. — Поморщилась сглотнув. — Так что будь к нему внимательна, пожалуйста. Но не жалей. Эта болезнь, она грызет его нервные окончания, и он дергается, будто лягушка от тока. В остальном Ваня абсолютно нормальный. Как мы с тобой.
— Я понимаю.
— Общительный, но мало кто хочет дружить с таким. — Женщина взглянула на часы. — Его поведение, конечно, отличается от поведения большинства, но это не делает его хуже. Это всего лишь особенность его организма.
Кивнула. Посмотрела ей в лицо, и мне вдруг показалось, что глаза начальницы покраснели.
— Он научился сдерживаться и даже в какой-то мере прятать свои особенности от окружающих, но это… чревато, понимаешь? — Дождалась моего кивка. — Чем больше нагрузка, физическая и умственная, тем сильнее нервозность и гиперкинезы. По-жа-луй-ста, не подведи его, хорошо? Оправдай оказанное доверие. Не знаю, зачем. Не вижу в тебе ничего особенного. Но если он так хочет. — Опустила голову и уставилась на свои руки. — Не знаю. Ладно. Иди. Все! Можешь идти.
— Спасибо вам огромное! — Я почему-то вдруг испугалась, что она передумает. Вскочила, неловко кивнула и метнулась к двери. — Спасибо, я ваша должница!
— Не моя. — Сказала мне уже в спину тихо. — Его.
— Да. Я поняла. Я все поняла. Спасибо!
И дернула ручку двери, пока Маргарита Сергеевна не передумала. Если моя интуиция меня не подводила, то ее слишком сильно задевало все, что касалось Ивана. Такое не скрыть за маской суровости. Оно само вырывается на поверхность и обычно даже меняет интонацию человека, произносящего то самое, заветное имя. Оно пронизано трепетом, мягкостью и светом. И имя ему Любовь.
— Сейчас департамент культурного наследия рассматривает возможность придания этому зданию статуса памятника. Тогда, возможно, его отреставрируют, и на месте старого вокзала появится что-то вроде Музея РЖД. — Иван шел быстро, никакие плиточки на дороге не встречались, а, значит, тормозить его не могли. — А вот если продадут, то новый владелец может открыть в нем ресторан или художественную мастерскую. В Германии, я слышал, даже жилые дома оборудуют в таких помещениях.
— Жить возле железной дороги? — Удивилась я. — Каждый день наблюдать весь этот бедлам? Смотреть в окна на людей, таскающих сумки, и слушать стук поездов?
— К этому быстро привыкаешь. Даже начинает нравиться.
Даже не видя, почувствовала, что он улыбнулся.
— Очень сомневаюсь. — Хмыкнула.
— Вокзал — это ворота города. Он изнутри часто напоминает муравейник, но очень такой уютный, комфортный. Мне нравится здание нашего старого вокзала. В свое время для его проектирования приглашались лучшие архитекторы и инженеры тех лет. Сегодня спрос на историю, на красоту, ласкающую взор, не велик. — Он брезгливо махнул в сторону нового здания, окрашенного в унылый фирменный серый цвет. — Вон, гляди. Убожество какое. Уныние. Фу. Железнодорожники не мыслят красотой, они мыслят тоннами угля. Памятники архитектуры для них ничем не отличаются от вагонов.
Мы остановились у здания с вычурными колоннами и низкими узорчатыми сводами. Массивные двери были заколочены, окна забиты фанерой.