3.
- Ave, Maria, Regina Coeli...- Ну и воняет здесь! Хуже чем в свинарнике, прости, Господи. Правда, Иисус явился на свет в яслях, где вряд ли пахло лучше. Недаром волхвы натащили Ему и Богородице благовоний... Священник откашлялся, обвел взглядом темное сырое помещение, повернулся к прикованной в углу ведьме и философски заметил: - А впрочем весь мир представляет из себя гигантскую помойку, не так ли? Ведьма с ненавистью смотрела на него единственным уцелевшим глазом. Ее била крупная дрожь, так что в воцарившейся тишине слышался легкий перезвон цепей, удерживавших руки пленницы. - М-да-а, молчишь. Теперь НАВСЕГДА молчишь,- сказал священник задумчиво и вдруг почти прокричал: - А ведь сама виновата! Кто тебя ЗА ЯЗЫК ТЯНУЛ?! Вот и пришлось... С КОРНЕМ ВЫДРАТЬ, чтоб не болтала!!! Ведьма разочарованно покачала головой. - В самом деле, чего это я раскричался,- испуганно пробормотал священник, однако тут же беззаботно махнул рукой.- А, все равно я ОТ НИХ откупился, а МЕСТНЫЕ и без того в курсе дела. Только... ну если бы ты не рассказывала О МОЕМ участии в шабашах, о том, что я служу там черную мессу!.. Право же, твой язык до сих пор был бы в целости и сохранности, поболтали бы НАПОСЛЕДОК по-дружески, а так... Ведьма криво ухмыльнулась, обнажив оставшиеся от зубов ломаные темно-коричневые пенечки. - Ну пришлось вырвать тебе язык, ПРИШЛОСЬ! - принялся оправдываться священник.- Ты же богохульствовала! Ты оскорбляла святейшую церковь и меня, ее покорного слугу! Неужели ты не понимала, что пострадаешь от этого единственно ты сама, а я сумею откупиться? - добавил он с укоризной. На лице прикованной появилось выражение самодовольства. - Твоя правда, неприкосновенность стоила мне недешево, с сожалением констатировал священник.- Зато я цел и невредим! И разговариваю с тобой, изуродованной до неузнаваемости и приговоренной к костру! - воскликнул он гордо. Ведьме действительно здорово досталось в ходе следствия. Она совершенно поседела, и свалявшиеся космы грязно-белых волос беспорядочно торчали во все стороны и падали на изборожденное глубокими морщинами лицо. Посиневшие губы ввалились, нос был перебит. Сквозь жалкие лохмотья, забрызганные засохшей кровью и нечистотами, просвечивало изуродованное всякими изощренными орудиями пыток тело. Только в уцелевшем левом глазе еще теплились отблески прежней жизненной энергии, еще играл иногда хищный янтарный огонек. - Однако же я не просто поболтать с тобой пришел,- деловито заметил священник.- Сейчас я должен исповедать и причастить тебя, несчастную преступную грешницу. Ибо скоро, очень скоро, дочь моя, предстанешь ты уже не предо мной, жалкой недостойной тварью, но пред нашим Создателем, Который в милости Своей... Впавший было в привычную патетику проповеди священник осекся на полуслове, помахал надушенным платком и произнес раздосадовано: - Однако и задачка мне выпала: принять исповедь у немой, да еще скованной по рукам и ногам... А если их освободить? Вряд ли ты умеешь писать... Ну и дела! Ведьма сочувственно тряхнула головой, цепи уныло звякнули. - С другой стороны, таинство исповеди, тем более последней - дело святое, нарушать его ни в коем случае нельзя. Церковь не потерпит подобного самоуправства. Придется соблюсти обычай и совершить обряд! Рассеченная бровь над уцелевшим глазом вопросительно изогнулась, ведьма как-то насмешливо замычала. - А вот и не права, вот и придумал, как тебя исповедать,- возразил священник и принялся задавать вопросы, после которых выдерживал эффектные паузы и с важным видом излагал сами собой подразумевающиеся ответы.- Итак, дочь моя, тебя обвиняют во множественных грехах: в колдовстве, ведовстве, распутстве, растлении умов, в поклонении сатане и так далее. Признаешь ли ты себя виновной во всех перечисленных грехах?.. Ну-у, дочь моя, к чему упорствовать! Повторяю, признаешь ли ты себя виновной?.. Дочь моя, в последний раз говорю: Господь наш Иисус Христос любвеобилен и милосерден, Он отдал Себя в жертву за нас, недостойных грешников, сделавшись нашим заступником и ходатаем, искупителем грехов наших! Священник умилился, сложил губки бантиком и искоса взглянул на пленницу. Вне всякого сомнения, ведьма глубоко презирала его и относилась к разыгрываемой здесь КОМЕДИИ ИСПОВЕДИ весьма скептически. Ну и ладно, ну и черт с ней, какое ему дело... И священник продолжал: - Итак, несчастная упрямица, воззри на пронзенные руки Господа нашего, на Его пылающее святостью сердце и в третий раз ответь: желаешь ли покаяться во грехах? Помни, Христос милосерд и прощает всякую хулу и нечестие в Свой адрес. Если ты используешь этот последний шанс и от всей души раскаешься, Он тут же простит все твои злодеяния и примет тебя в святую семью. А очистительный огонь костра сожжет все твои мерзкие грехи вместе с презренным телом. Иди же на небо и предстань пред Богом раскаявшейся! Сделать это и пройти огненное очищение неизмеримо лучше, нежели влача за собой тяжкий груз греха провалиться на самое дно серной огненной бездны и гореть там во веки веков. Итак, дочь моя, каков будет твой ответ?.. Священник внимательно посмотрел в единственный желтовато-зеленый глаз. Без сомнения, ведьма и не думала раскаиваться. Плевать ей и на Христа, и на Его святые муки, и на маячивший в туманной небесной дали рай, если путь к нему лежит через пламя костра. Что ж, в таком случае оно станет лишь преддверием адского пламени, ожидающего ее в Вечности! .. Однако исповедь пора было завершать, и завершать ТОЛЬКО ТАК, КАК угодно Богу! Посему священник восторженно всплеснул руками и патетически воскликнул: - Ну наконец-то, дочь моя! Я искренне раз за тебя и за твое возвращение в семью Божью! Алилуя, алилуя, радуйся, Дева Мария! Прославим Христа и Богородицу за такое чудесное раскаяние! Слава, слава Господу Иисусу! Прими, Боже, душу сию не грешную, но очищенную! Во имя Отца и Сына и Духа Святого властью, данною мне представителем Его святейшества Папы римского отпускаю тебе грехи твои, дщерь. Ступай к Богу с миром. Аминь. Священник удовлетворенно потер руки (дельце сделано, да еще с каким блеском!), с чувством высморкался и спрятал платок, собираясь уходить. Видя это прикованная неожиданно заволновалась, завозилась в своем углу, загремела кандалами. Священник обернулся и с готовностью начал: - Да, дочь моя, слушаю тебя внима... Магический блеск глаза ведьмы заставил его умолкнуть на полуслове. Янтарный огонек угас, глаз сильно потемнел; он умолял о снисхождении и одновременно настойчиво требовал, вгрызался в душу точно червь в наливное яблоко... Священник замотал головой, пытаясь отогнать наваждение и решительно проговорил: - Нет-нет, дочь моя, и не пытайся соблазнить меня! Я лицо духовное, я отнюдь не судья, исполняющий последнюю волю осужденного. И я не могу... Упрямый ведьмин взгляд буравил затылок. Точно расплавленным свинцом наливалась от этого голова... Священник застонал и процедил сквозь зубы: - Дочь моя, твое последнее желание греховно. Ты же только что получила отпущение, к чему пятнать свежайшую чистоту твоей души самой низменной местью?.. Нет. Сила воли немой прикованной была явно больше силы воли священника. Еще немного, и он не утерпит, сорвется, выдаст ТАЙНУ... И чтобы этого не произошло священник воздел над головой руки и потрясая кулаками простонал: - Послушай, но ведь сам епископ здесь! Все исходит именно от него! Он не обычное духовное лицо, он еще и светский человек, и если я скажу, КТО донес на тебя, меня не только четвертуют, колесуют и сварят живьем в кипящем масле, а уничтожат всех моих родственников, ближних и дальних, и будут уничтожать до десятого колена! Разорят и опозорят!.. Боже, что я несу... при чем здесь светскость и святость... Священник зашатался. - В общем молю тебя... не пытайся думать... то есть узнать, вынудить меня сказать, кто на тебя донес, иначе... Угадай сама... если сможешь... А меня сюда не впутывай, я тут ни при чем!.. Он стрелой вылетел из камеры громко хлопнув дверью.
4.
А ведьму и в самом деле ничто более не интересовало. Ни грубые солдаты, пришедшие вскоре, чтоб отвести ее к месту казни, сопровождавшие каждое свое действие руганью, пинками, толчками и ударами. Ни черные монахи, окружившие ее и солдат плотным немым кольцом. Ни выкрики и насмешки толпы. Ни огромная тяжеленная свеча, которую дали ей в руки и заставили тащить. Ни предстоящие муки. Имя! Одно только имя! Она имела время поколдовать, произнести про себя дюжину проклятий, чтобы призвать на голову доносчика все силы ада... НО ЧТО ЭТО ЗА ИМЯ?! Похоже, процесс затеяли исключительно ради нее. Сотни женщин со всей округи пользовались ее услугами, тысячные толпы стекались на грандиозные шабаши - и НИКТО ИЗ СОУЧАСТНИКОВ не был схвачен и допрошен с пристрастием! Ученицу, которую она взяла недавно в свою хижину и которую схватили вместе с ней, наследующий же после ареста день пустили под кнут, а затем заточили в монастыре кармелиток и больше ею не интересовались. Зато саму ведьму мучили долго и основательно! Даже после того как палачи вырвали язык и таким образом потеряли всякую возможность узнать от нее что бы то ни было. Манкуэдра, "испанские сапоги", клинья, раскаленные докрасна щипцы и клещи, иглы, штифты и прижигания... Чего только она не испытала! Но сильнее всяких дьявольских орудий ведьму жгло изнутри одно желание: УЗНАТЬ ИМЯ! ИМЯ! ИМЯ!.. Вот она, истерзанная мучителями, оплеванная, освистанная и осмеянная толпой людишек, многие из которых всего лишь месяц назад боготворили ее, взошла на вершину огромной поленицы и осталась стоять там у высокого деревянного столба. Вот уже затрещал где-то под ногами огонь, снизу потянуло жаром, горячий воздух вздыбил остатки жалких лохмотьев, повалил пока еще не слишком густой черный дым от смолы, которой были облиты поленья... И в этот миг ведьма наконец увидела ЕЕ! ДОНОСЧИЦУ! На высоком помосте, воздвигнутом перед костром, где стояли его святейшество епископ собственной персоной, мэр города с супругой, священник-исповедник, бывший ведьмин друг и компаньон по шабашам, которого ей так и не удалось увлечь за собой в могилу, цеховые старшины и другие важные персоны - так вот, на этом самом помосте появилась женщина. Ведьма не видела ее уже лет пятнадцать, тем не менее узнала сразу и все поняла. ТО БЫЛА НАНЕРЛЬ!!! Вне всякого сомнения, она! Несостоявшаяся ученица... Вот чья злая воля преследовала колдунью, вот чья рука незамеченной вовремя змеей подползла к ней, вцепилась мертвой хваткой в глотку и швырнула на разбушевавшийся вовсю костер! Бывшая крестьянская девушка весьма похорошела, превратившись в зрелую женщину удивительной красоты. Судя по богатой одежде она была женой какого-нибудь знатного горожанина... Но как?! Почему?! Ведь после памятного разговора, когда ведьма сгоряча хватила тройную дозу любовного порошка и не в меру разболталась, Нанерль бросилась куда глаза глядят... а весной ее чепец выловили из протекавшей неподалеку реки... Значит, она не утопилась! Она всех надула, включая ведьму! Но каким образом ей все же удалось так ловко устроиться в городе? Она же фактически сделалась никем, женщиной без имени, без семьи, без денег... Растрепанные седые волосы на голове ведьмы вспыхнули, она широко раскрыла беззубый рот и страшно закричала. А ее погубительница приблизилась к епископу, тот слегка повернул голову в сторону подошедшей, благосклонно кивнул, что-то сказал... Мстительная улыбка, игравшая на хорошеньких, кокетливо подведенных губках Нанерли, которая больше не завидовала существу, бессильно корчившемуся на костре и которая могла наконец-то перестать вспоминать несостоявшийся брак с сыном мельника как величайшую трагедию молодости - вот последнее, что видела ведьма перед тем как все вокруг заволокло рыже-багрово-черной огненно-дымной завесой. Ни колдовать, ни проклясть коварную доносчицу она уже не успела.
[1] Французская мера длины, равная 4 км (прим. авт.). [2] Слова народной песни (прим. авт.). [3] "Радуйся, Мария, Царица небесная..." - начало католической молитвы (прим. авт.).