Выходит доктор, молодой, плечистый, полнолицый мужчина, которого жизнь, по-видимому, еще не истрепала и который еще ищет на жизненной арене борьбы, подвигов, опасностей, ищет пробовать свои силы и силы неведомого, страшного, но тем более обаятельного врага.
Начинается, пока опять-таки издали, обстоятельный допрос: кто, откуда, с чем, зачем... В ответе слышатся слова, названия, звучащие особенно внушительно: "Хотин", "Бессарабия", "Кагул", "турки", "армия", "Малороссия", "заставы"...
- Вы подлежите тщательному осмотру, - говорит доктор после предварительного допроса.
Приезжие непосредственно из чумных мест - да это такие интересные, драгоценные субъекты для молодого, любознательного врача, который жаждет помериться силами с неведомым чудовищем!
- Пожалуйте в визитную камеру, - говорит он любезно, - я имею честь с вами короче познакомиться, и лично, и... телесно, - шутит молодой врач. Эй, вы! - машет он страшным мортусам, стоящим в стороне и ждущим своих жертв. - Отберите все вещи, которые принадлежат приезжим... Лошадей с ямщиками и повозками, господин полковник, вы отсылаете обратно? обращается он к фон Шталю.
- Да, государь мой... Отберите все наши вещи и расплатитесь с ямщиками, - приказывает он своим ординарцам.
Бедная Маланья забилась в солому и со страхом лает оттуда на страшных мортусов, она никогда еще не видала таких чудовищ.
- А эта собачка ваша? - спрашивает доктор.
- Наша, господин доктор.
- Казенная, полковая собственность, - улыбается сержант Грачев, широкоплечий друг Рожнова Игнашки, хотя у самого кошки скребут на сердце.
- А... Эй, мортусы!
Мортусы, взятые из тюрьмы каторжники, которым все равно не житье на вольном свете, и засмоленные от смерти, подходят к доктору.
- Возьмите эту собачку и привяжите особо... Она также подлежит карантинной выдержке...
- Воно, ваше благородие, не дастся, - пасмурно замечает мешковатый хохол.
- Как не дастся?
- Ни, не дастся, воно зле...
- Вот тебе на! - смеется доктор.
- Воно им, этим чертям, руки покусае...
- Ничего, не покусает...
Приезжих вводят в визиторскую камеру. Тут тоже торчат черномазые, в образе эфиопов, мортусы.
- Прошу, господин полковник, раздеться донага, - обращается доктор к фон Шталю.
Немец повинуется, ворча себе под нос: es ist abscheulich*. Рыжий помогает ему раздеться, снимает с него рейтузы, сапоги, чулки и обнажает сухие щепки, обтянутые сухою кожею... Немец ежится...
_______________
* Это отвратительно (нем.).
- Ничего, прекрасно... тело чистое... язвенных знаков нет, - бормочет доктор, внимательно всматриваясь в сухую, пергаментную кожу немца. - А это что за синий знак под левым сосцом?
Немец конфузится...
- Это ничего, так себе, пустяки, господин доктор...
- Однако же? Я все должен знать...
- Пустяки... глупость молодости... это имя Амалия, моей супруги... выжжено... порохом натерто...
- О! Понимаю, понимаю... Довольно... Обмыть господина полковника и одеть в карантинное платье, - приказывает он приставнику с мортусами.
Раздевают и осматривают молодых сержантов, сначала широкоплечего атлета Грачева.
- О! Завидное, богатырское сложение... дыхательный ящик бесподобный, есть где поместиться легким и всему рабочему аппарату тела, - удивляется словоохотливый доктор. - А это что у вас на шее?
- Образок... Память умершего друга...
- Умершего?.. Давно?
- В мае, господин доктор.
- А где?
- В Бессарабии, у Прута, недалеко от Ясс, на привале...
- Гм... А какой болезнью?
- Гнилою горячкой, господин доктор...
- Гм-гм... Гнилою горячкой... с пятнами?
- Да, с пятнами...
- Быстро? Да?
- Да... скоро... очень... в два дня...
- Гм... И этот образок был у него на теле?
- Да, господин доктор... Я везу его к невесте покойного и к матери.
- Так-так... прекрасно... Это вы знаете, что везете у себя на груди? Чуму!.. Только благодаря вашему богатырскому здоровью вы еще ходите по земле с этим страшным талисманом на теле... Взять его и особенно рачительно окурить и выветрить (это к фельдшеру).
Грачев снимает с себя образок и отдает фельдшеру.
Упрямее всех оказался мешковатый хохол: уперся, как вол, и не хочет раздеваться...
- Раздевайся! Я тебе приказываю! - горячился доктор.
- Ни, ваше благородие, не треба...
- Как не треба! Что ты!
- Не треба-бо... не гоже воно... соромно...
- Вот чудак! Соромно ему... Как же все раздевались, и господин полковник, и офицеры?
- Та негоже ж!.. Вони тут. (Хохол указал на полковника.)
- Я тебе приказываю... Слушай команду: долой платье! - скомандовал немец, на голом теле которого не оставалось никаких знаков полковничьего звания.
"Слушай команду" было магическим словом для упрямого хохла: он тотчас же сбросил с себя одежду и, вытянувшись в струнку, руки по швам (швов, правда, уже не было на голом теле), стоял колосс колоссом... Эка телище! Эка мускулы стальные, что за грудь и плечи! Недаром так млела и трепетала на этой каменной груди "чорнявенькая" и "кирпатенькая", тоже с богатырскими, только в своем роде, грудями, дивчина Горпина...
- Что за молодчина! - вырывается невольное восклицание доктора. - Да этого бронзового тела никакая чума не возьмет... Ну, молодец, братец!
- Рад стараться, ваше благородие!
Чего тут стараться! Сама природа постаралась сколотить такую грудь, такие мускулы, вырастить такую косую сажень... Хорошая была матушка, спородившая такое чадушко, да и природа, знать, была не мачеха, что вырастила, вылелеяла, выходила такое тело, славное, молодецкое... Украина-матушка, хатка беленькая, чистенькая, садочек вишневый, вербы шумливые, "гаи зелененьки", поля цветливые, солнышко жаркое да приветливое, реки с берегами густолозовыми, ночи чудные, песни дивные, вот что вырастило, выхолило этого детину бронзового... Это не то, что вот москали с дубьем, что живут как козы голодные, как "коза-дереза". А он и ел вдоволь, и пил воду из чистой "криницы"...
- Ну, молодец! В гвардию бы такого.
- Я и везу представить его... - самодовольно заметил немец.
- Отлично! А как тебя зовут?
- Василием... Василий Забродя, ваше благородие.
Начался процесс обмывания водой с уксусом. После обмывания на приезжих надели казенное карантинное платье, на офицеров потоньше, а на солдат потолще; а снятое с них платье обозначили особыми номерными ярлыками и сдали для окуриванья и проветривания в особых курительных сараях.