Ева тоже была рада прогулке с мужем в горы, хоть и устала смертельно. Не очень часто удавалось ей провести с Фритьофом много времени!
Она страстно желала родить ребёнка — и была счастлива, когда весной 1890 года поняла, что беременна. Но на третьем месяце случилось несчастье — у неё произошёл выкидыш.
«Ева скорбела не только об умершем ребёнке. Она была огорчена тем, что останется совсем одна, когда Фритьоф уйдёт в экспедицию к Северному полюсу, — писала Лив Нансен-Хейер. — Ей нужен был ребёнок — частичка Фритьофа, если же его не будет, то она должна быть вместе с мужем на борту „Фрама“».
Вскоре она вновь забеременела, и ребёнок родился в срок — это был мальчик, — но он умер через несколько часов. Горе Евы было безгранично.
Фритьоф утешал её, как мог, но должен был думать не только о постройке знаменитого «Фрама», но и об обеспечении Евы на время экспедиции. И он собрался поехать в Англию с лекциями о переходе через Гренландию и о своих «любимых эскимосах» (выражение самого Нансена).
В Англии его лекции проходили с большим успехом. Он заехал и в Шотландию, и в Ирландию, где неизменно собирал полные залы. Английские газеты посвящали целые полосы смелому полярному исследователю, который, вернувшись из льдов Гренландии, собирался в ещё более сложное путешествие — на Северный полюс. Интерес к экспедиции так возрос, что от «спонсоров» не было отбоя. Это радовало Нансена, но, как правило, пожертвований он не принимал.
Доклад об эскимосах тоже вызвал настоящую сенсацию, хотя Фритьоф был, по его же собственному определению, «суров и говорил резко о миссионерах и развитии цивилизации».
Но несмотря на успех и чрезвычайную занятость, Нансен скучал по своей Еве-лягушечке, как он трогательно называл жену (в ответ она называла его «мой страшненький поросёнок»).
«Дорогая моя Ева-лягушечка! — пишет он из Бирмингема. — Не мучай ты себя домашними заботами, о которых я не могу без боли читать. Я ведь теперь очень много зарабатываю <…> и ну их к чертям, эти проклятые деньги. <…> Ты только не грусти больше, моя лягушечка, и что это ты вздумала терять аппетит, ты ешь побольше и веселись как следует».
Ева в это время действительно затосковала, даже «побледнела, отощала и стала настоящей уродиной», как в шутку она писала мужу. Выздоровев, Ева стала преподавать музыку и пение детям торговца музыкальными инструментами Вармута, и была счастлива, что «действительно может чему-то научить».
И ещё она страшно ревновала Фритьофа, хотя никогда не показывала своих чувств на людях, за что её впоследствии нередко критиковали и называли «льдинкой».
Так, 21 февраля 1892 года Ева пишет мужу:
«Хелланд на днях сказал, что и я, и Драгоценность — одинаково холодные женщины. Мы обе можем быть счастливы и любезны с мужьями, но на глубокие чувства не способны. Я ничего не стала ему возражать, но про себя, конечно, улыбнулась».
Ева прекрасно знала о любвеобильности мужа и очень часто страдала от подколок и намёков на эту тему, пусть даже и сделанных в шутку. Она писала Фритьофу в Англию после одной из дружеских вечеринок:
«Мы болтали обо всём на свете, и вдруг Блер спросил меня, были ли мы влюблены друг в друга до твоего путешествия в Гренландию. „Да не особенно“, — ответила я. „Ах да, — заметил Хелланд, — ведь тогда у него была Драгоценность“. И я, несчастная, залилась краской, как будто я ревную. Как же я рассердилась! Ведь так оно и есть на самом деле. У меня сердце кровью обливается, когда подумаю, что ты, мой дорогой, мечтал о другой. Не сердись на меня, любимый, ведь теперь-то я знаю: ты влюблён в меня — как крыса в зелёный сыр!»
Любвеобильностью и свободой нравов Фритьоф будет отличаться всю свою жизнь — но всю жизнь до самой её смерти он будет любить и Еву, продолжая причинять ей нечеловеческие страдания.
После возвращения из Англии пара отправилась в уже готовый дом.
Он получился необыкновенно красивым, в традиционном «викингском» стиле. На стенах висели картины друзей и самого Нансена.
Самым любимым местом в доме был кабинет хозяина — и самым холодным тоже. Нансен работал в комнате с камином, где под потолком белели грубо отёсанные стропила. На стенах он развесил коллекцию лыж, прибил головы северных оленей и моржей. На полу и стенах распластались желтоватые шкуры убитых им медведей. Громадный сосновый стол был завален книгами, журналами, картами.
Ну а гости с удовольствием собирались в роскошной тёплой гостиной. Ева, воспитанная в семье, где чтили искусство и литературу, и сама стала прекрасной хозяйкой. Она не только успевала следить за хозяйством, но и каждое воскресенье устраивала «открытый салон». Салоном, как известно, называли литературный, художественный или политический кружок избранных лиц, собирающихся в частном доме и группирующихся вокруг какой-либо выдающейся женщины, именовавшейся царицей салона, которая, как правило, отличается остроумием, талантом или красотой. Ева в равной степени обладала всеми этими качествами. Кроме того, на своих субботних салонах она устраивала домашние концерты.