Не увидеть мне больше шляпную лавку, госпожу Кик — строгую хозяйку и воспитательницу, не увидеть ставшие родными улицы, лавки соседей, ухажёра своего, бедного мальчика… Что ему сказали насчёт меня? Соврали? Отмахнулись? Ищет ли он меня или — вдруг? — забыл уже… Написать бы ему, успокоить… Да куда там — как «отчёт» свой отдала — описание жуткого приключения, так бумагу и перья отобрали и больше не приносили.
Я бросилась ничком на канапе и снова забылась в тревожном кошмаре с погонями, лабиринтами и не-мёртвыми. Это — навсегда…
Сама не знаю, почему я даже не попыталась сбежать. Может быть, потому, что на окнах были решётки, а в конце коридора, в который выходила дверь «моего» кабинета, скучал дюжий охранник. А, может, потому, что вампир клялся спасти мою жизнь и принёс сюда, а не домой — должно быть, снаружи опасно, ведь те люди наверняка будут меня искать. А, может, потому, что понимала: к госпоже Кик идти бесполезно, а в другое место никто не возьмёт без документов — единственного, что пропало из моего имущества. Как бы то ни было, я продолжала жить в непонятной конторе, где люди старались не смотреть друг другу в глаза, плакать по ночам и ждать — уже не знаю чего.
Попытки расспрашивать прислугу ничего не дали — люди просто отворачивались, стоило мне с ними заговорить. В коридоре я видела серьёзных господ в тёмных сюртуках, но они не обращали на меня внимания. Сердитый начальник принял меня всего раз (на третий день моего пребывания там), но слушать не стал, велел идти вон и ждать распоряжений.
«Или смерти» — мысленно закончила я, но вслух не сказала ни слова.
Вампир всё не появлялся, день тянулся за днём, ночь за ночью, я боялась спать и боялась бодрствовать, а в конце недели, когда слуги стали посматривать на меня особенно неласково — в конце недели поняла: он меня бросил, он не вернётся, и вскоре меня убьют. От этой мысли я разрыдалась ещё горше, чем в то утро, когда увидела сундук. Я не хотела умирать — пусть жизнь глупа, бессмысленна, пусть впереди уже не будет ясных дней — умирать было страшно.
Два дня я плакала и тосковала, билась в истерике и даже подумывала о том, чтобы распахнуть окно и закричать — вдруг кто-нибудь услышит, и меня спасут?
А на исходе второго дня он всё-таки появился.
Я уже переоделась ко сну и улеглась, когда внезапный шорох со стороны окна заставил меня оглянуться. Не-мёртвый сидел на подоконнике, одетый в отутюженные серые брюки, расстёгнутую короткую куртку того же цвета, из-под которой виднелась крахмальная белая рубашка. На ногах — начищенные до блеска новые ботинки, на шее свободно повязанный тёмно-синий галстук. Шляпа охотничьего фасона лежала на подоконнике рядом с ним. Хорош, ничего не скажешь, не мужчина — картинка, и точно выверенная небрежность его костюма ему очень подходит, так же как и тщательность остальных деталей. На секунду мелькнула мысль, что вампир хочет загладить впечатление, произведённое на меня в том страшном подвале.
Что касается меня, то я до слёз смутилась, оказавшись перед мужчиной в одной сорочке. Хорошо ещё, что дешёвая ткань была достаточно плотной и нигде не просвечивала, а покрой — по требованию госпожи Кик — закрытый и строгий. Я поспешила набросить на плечи одеяло и запахнуть импровизированную накидку на груди.
По лицу не-мёртвого скользнула улыбка — горькая, грустная, недобрая.
— Ты знаешь, — не то спросил, не то заявил он. Я начала было произносить подобающие случаю слова соболезнования, но вампир протестующе вскинул руку.
— Не надо, не лги. Ты не знала его, а если б и знала — что тогда? Убит вампир — чудовище, монстр в твоих глазах! Кто он, каким он был — тебе всё равно.
Я молчала: что я могла ответить? Почему-то хотелось возразить: знала. Тот мужчина из конки, образ которого преследовал меня по ночам — был ли он человеком? Он вскочил в конку на ходу, он перебежал улицу одним махом, и в лице его не было и кровинки. Но если и вампир — тот же ли?
— Да, — сказал не-мёртвый, не отрывая от моего лица тоскливого взгляда. — Ты видела его — за день перед смертью, я разглядел это в твоей памяти.
Вампир невесело хохотнул.
— Он отметил тебя.
— Отметил?! — отшатнулась я: непонятные слова прозвучали ужасно.
— Как жертву, — пояснил не-мёртвый. — Ты не заметила, а любой вампир бы увидел. — Он замялся. — Я не сразу увидел — только когда наелся. Голоден был, соображал плохо. Не знаю, зачем ты ему была нужна… Может, для себя присмотрел, может, меня хотел накормить — после спасения.
Я вздрогнула.
— Да, тогда ты вряд ли осталась бы в живых. Но — он умер, а ты жива! Жива! — эти слова не-мёртвый произнёс со злобой.
Я опрокинулась на кровати и вскинула руки, чтобы защитить шею и голову. Но вампир не двигался с места.
— Когда вампир отмечает жертву, другой может напасть на неё только в случае крайней нужды — или с разрешения хозяина, — проговорил страшный мой собеседник. — Он умер — но есть ты, и есть я, а я помню. Ты будешь жить — потому, что принадлежишь ему и потому, что я дал слово. Ты будешь жить, Ами, не бойся.
Внезапная мягкость его голоса заставила меня убрать руки от лица и неуклюже подняться. «Ами» — так меня не называли много лет, с тех пор, как я попала в лавку госпожи Кик. Даже я сама не так уж часто вспоминала это имя.
Я робко взглянула на не-мёртвого.
— Меня захватили днём, когда я не мог постоять за себя. Ума не приложу, как выследили. Сейчас мой гроб перенесён сюда, в подвал, здесь надёжнее. Учитель был против, нельзя оказываться в такой зависимости от живых, это опасно. Но он умер. Ты слышала как.
Я снова отшатнулась, опасаясь новой вспышки, но её не последовало. Вампир не сводил с меня вопросительного взгляда, как будто я могла разрешить его сомнения, утишить его скорбь.
— Я к чему говорю? — продолжал он. — Не спускайся в подвал, хоть днём, хоть ночью. Потянет — не спускайся. Любопытно станет — не спускайся. Прикажут — не спускайся. Вести станут — не иди. А пойдёшь, так я за твою жизнь не ручаюсь, поняла?!
Я задрожала от ужаса и, как зачарованная, кивнула.
— Не бойся меня, — успокоившись, попросил вампир с новой мягкостью. — Тебе нет нужды меня бояться, Ами. Просто делай всё так, как я скажу — и ничего не бойся.
От этой ласковости стало ещё более жутко; я поняла, что за ней скрывается. Безопасность — рядом с бесноватым монстром — в обмен на свободу и право распоряжаться собой. Страшная мена.
— Да, к слову о приказах, — беспечным голосом произнёс вампир. — Подчиняться будешь лично мне — и никому больше. Кто что скажет — не слушай, даже если передадут будто бы от меня. Не верь никому, поняла? — Дождавшись кивка, быстро продолжил: — Жить пока тут будешь, на улицу тебе нельзя. Узнают, поймают — я второй раз вытаскивать не буду. Сама знаешь, что с такими спасателями делается. Здесь поживёшь, потом над тобой поработают, будешь делом заниматься. Сейчас — учёба. Что ты сама умеешь — расскажи, разовьём. Стоять иначе — научим, смотреть, ходить, говорить, руки держать, одеваться, думать по-новому — всему научим. Сам учить буду — не всему, многому, но буду. Кого приведу, представлю — слушаться как меня, поняла? Закончит учить — забудь того, как не видела, уроки помни. О прежней жизни сегодня последний день говорим, не вспоминай потом. Хочешь спросить что-нибудь, Ами?
Произнеся эту тираду единым духом, не-мёртвый уставился на меня: явно ждал возражений, криков, упрёков. Я молчала: что тут скажешь? Это — навсегда и ещё спасибо сказать стоит, что не дал убить, защитил, наплёл что-то и оставил живой. Кем я теперь буду? Его служанкой? Запасом еды на особенно голодные ночи? Памятью о наставнике или…. напарницей? Ох, Ами, Ами… До чего готические-то романы доводят! А ведь госпожа Кик тебя предупреждала…
— Если позволите… — осторожно начала я. — Моя хозяйка, она, наверное, переживает из-за меня. Могу я передать весточку или увидеться с ней?..
Вампир улыбнулся — сочувственно, понимающе. Покачал головой.