— Да ты как голая в ней. Только ещё хуже.
— Куда уж хуже,— покорно вздыхает Кристина, сдерживая улыбку. Соседка ужасно добрая, но суждениями обладает бескомпромиссными.
Тётя Аделаида делится с ней новостями. Вчера вечером, уже на закате, сосед с верхнего этажа неосторожно задел локтём окно, стекло посыпалось вниз вместе с кирпичами, а он удивлённо смотрел из проёма сверху. Вместе с друзьями к ночи кое-как заделали дыру в стене, но теперь все опасаются жить в этом карточном домике.
— Того и гляди, обвалится,— возмущённо говорит тётя Аделаида,— ни вздохнуть…
— Ни кашлянуть,— деликатно завершает девушка.— А кирпичи-то почему не убрали со стеклом?
— Не в силах были. Пока чинили, ещё два кирпича уронили и бутылку. О кирпичах не сильно горевали.
— На закате, говорите… А заделали дыру когда?
— До часу точно ковырялись, до полвторого. Никто спать не мог.
— Ага… — Девушка вспоминает, что в это время она пыталась выйти из квартиры Стеллы, но заклинило замок.
— Хорошо, что никто не ходил внизу.
— Это точно,— говорит девушка и выходит в подъезд. В солнечном свете пыль вьётся, рисуя в воздухе замысловатые узоры. Бледно-зелёный орнамент на ступенях кажется более сочным в утреннем свете. В почтовом ящике снова кремовый конверт — Кристина улыбается, понимая, что уже заждалась его. Это уже третий конверт с весны. Первый вызвал бурю возмущения, второй заинтриговал, но рисунок внутри был поразительным. Как и первый, впрочем. Третий восхитил девушку ещё больше: она была на нём сонная, уставшая, но в глазах её читалась такая гамма эмоций, словно рисовал её кто-то, кто очень хорошо знал… И нагота её на рисунке в этот раз не смутила, а скорее заставила жадно разглядывать: неуловимое движение, когда она потягивается, любуясь собой в зеркало, и ощущение от рисунка было чистым, как от воздуха на рассвете. Девушка запрятала конверт в самый большой карман и, всё ещё улыбаясь, зашагала по утренней улице. Прохожие смотрели на неё недоверчиво, но кое-кто даже улыбался в ответ, и это радовало отдельно.
И блинчики получились вкусными.
Кристина встала помыть чашки. Стелла тоже вскочила:
— Оставь, я помою!
Но запуталась в рубашке и едва не врезалась в холодильник.
— Пусть посуда ещё поживёт,— серьёзно ответила Кристина.— Собирайся пока. Там очень тепло, кстати, как летом.
— Супер.
— Потом что покажу.
— Что? — Девочка тут же разворачивается и бежит обратно.
Кристина вытирает руки и достаёт конверт.
— Мне уже третье письмо приходит такое. Всё новые рисунки.
— Ух тыыыы… — Девочка с минуту восхищённо рассматривает рисунок, приоткрыв губы.— Прости за глупый вопрос. Но это же ты?
— Ну да. Или не очень похожа?
— Да в том и дело, что фантастически похожа,— говорит Стелла.— Только… Кто это нарисовал?
— Не поверишь, до сих пор не знаю. Без подписи, без обратного адреса, кажется, даже без отпечатков пальцев. Первое письмо меня немного шокировало, а сейчас вот… Я едва дождалась третьего.
Стелла молчит и внимательно смотрит.
— Кстати, ты же не сердишься, что я сама дверь открыла? — беспокоится Кристина.
Девочка машет рукой:
— Я про это даже не подумала. По крайней мере, пока родителей нет, двери моего дома для тебя открыты.
— Я не буду злоупотреблять,— виновато говорит Кристина.
— Ой, ну тебя. Блинчики всё искупили. Я бы ещё столько же съела, но лопну.
— Тебе не грозит. Одевайся. И причешись чуть-чуть.
Стелла взъерошивает короткие волосы, показывает язык и убегает.
Пока девочка одевается, Кристина снова и снова рассматривает рисунок. На нём всё настолько безукоризненно, что она завидует сама себе.
Стелла приходит на кухню в коротких шортах и просторной футболке на голое тело — шорты из-под неё едва видно. Кристина думает что-то сказать ей про одежду, но ничего не говорит; они обуваются — Кристина в ботинки, Стелла в легкомысленные шлёпанцы,— и выходят на улицу.
— Ну что, есть идеи? — спрашивает Кристина.
— Да, я ночью проснулась, потому что поняла, как нам надо действовать.
7.
Девушки идут быстрым шагом и на развилке, не сговариваясь, поворачивают налево. Стелла берёт Кристину за руку и вопросительно смотрит на неё. Девушка в ответ кивает, и они, ни словом не перемолвившись, сворачивают направо. Доходят до светофора, блестящего на солнце изумрудным, но уже давно, судя по всему, сломанного,— машины несутся, не останавливаясь, и старушка, внимательно ощупывая палочкой мостовую, спускается на дорогу. Кристина переходит на бег, хватает старушку за локти, водворяет обратно и что-то тихо говорит. Старушка всплёскивает руками и долго ворчит, но спускается в подземный переход. Девушка звонит по телефону, а Стелла терпеливо ждёт, сидя на корточках, и рассматривает пыльные шлёпанцы. Правый грозит скоро порваться, так что девочка ругает себя за неудачный выбор обуви. Впрочем, думает она, ничего нового.
— Телефон разряжается,— озабоченно говорит Кристина.— Не подумала зарядить.
— В каком-нибудь кафе попросим зарядку,— беспечно отвечает Стелла.
На автобусе они проезжают три остановки из пяти возможных, после чего автобус виновато не может завестись, и водитель ругается на трёх кавказских языках и одном русском, потому что искренне не может понять причину. Поэтому дальше девушки идут пешком, и Стелла прислушивается, с каким звуком шлёпанцы хлопают по пяткам: у правого звук какой-то подозрительный. Она сосредоточенно смотрит на свои ноги, поэтому первая замечает трещину в асфальте.
— Все назад,— говорит она и хватает спутницу за руку.
Трещина на асфальте самая обычная, но к дороге она расширяется, и после каждой проезжающей машины асфальт как-то неприятно вибрирует. Стелла без труда поместилась бы в эту трещину, если вытянуть носочки и повернуть голову вправо. Поэтому девушки сооружают импровизированный знак из сломанной коробки из-под овощей и цветной бумаги — пришлось сбегать в канцелярский магазин. Водители ругаются из проезжающих машин, правда, потом в зеркала заднего вида замечают трещину. Дорожные рабочие приезжают только через час — за это время Стелла успевает зацепиться шортами за какую-то перекладину у тротуара, рассказать спутнице все последние события из школы, поправить самодельный дорожный знак и потерять шлёпанцы в трещине — это удивительно для неё самой, и она, нахохлившись и натянув на колени футболку, сидит босиком в придорожной траве, обиженно шмыгает носом и то и дело поправляет очки; рабочие спасают её шлёпанцы, кокетничают с Кристиной и разворачивают масштабную операцию, тут же перекрыв всё движение.
Стелла сердито чихает.
— Ты чего, всё-таки простудилась? — расстроенно спрашивает Кристина.
— Да нет, пыльно. Идём уже отсюда.
Кристина машет рукой рабочим, и девушки идут к реке. Она в пяти минутах вниз по улице. Весной и летом от неё пахнет рыбой, но даже этот запах кажется освежающим.
— Погоди-ка,— говорит Стелла.
— Что?
— Идём. Если пыльно, то должно быть ещё более пыльно.— Девочка трёт слезящиеся глаза и снова чихает.
— Уважаю твою самоотверженность, Стелс, но может, отдохнёшь немного?
— Нет.
Стелла, поколебавшись, берёт девушку за руку и уверенно ведёт к стройке. Грохот, пыль, девочка чихает очень изобретательно, так что Кристина не может удержаться от смеха, бежит и покупает ей бумажные платочки и влажные салфетки.
— Благодарю вас. Ррррапчхи!
Кристина ерошит ей волосы и интересуется:
— Мы ждём, пока нам на голову упадёт кирпич или бетонная плита?
— Кирпич,— наставительно говорит Стелла,— сам собой на голову никому не падает… Смотри!
Кристина смотрит:
— Забор?
— Ага.
Забор, что отделяет стройку от тротуара и дороги, и в самом деле выглядит неважно. Словно он уже пережил цунами, ураганные ветра, сход лавин и движение ледников. Люди стараются обходить забор стороной, по дороге между ревущими грузовиками. Девушки идут в самое пекло, к грузовикам, кранам и вагончикам, неуверенно осматриваются и пытаются найти хоть кого-то живого. Им кажется, что будущее уже наступило, машины захватили власть, изгнали людей и победили заборы из гофрированного металла. Но бригадира они всё-таки находят.