Шло время, в органической памяти скапливались новые отрывки, фрагменты старых происшествий, и практически на всех была Витка. Вот она сует «сестренке» здоровенное яблоко, вот звонко хохочет, пока мокрая насквозь Мавка пытается обуздать прорвавшийся садовый шланг, вот с хитрой улыбкой прижимает палец к губам и кивает на какого-то парня за забором, а вот она уже повзрослевшая, заговорщицким шепотом делится подробностями встречи с новеньким охранником флаерной таможни. И в какой-то момент все это перестало раздражать и начало… нравиться? Скорее, интересовать. А еще отчего-то те дни, когда Витка не появлялась на работе, были какими-то пустыми и блеклыми. Хотя, казалось бы, нет Витки — нет и дополнительной работы, не нужно помогать ей по хозяйству, оттаскивать объект со статусом «свой» от горячей плиты или снимать с дерева, где девчонка спасалась от абсолютно безобидной мыши… А все ж чего-то не хватало. Система никаких повреждений не видела, но киборг все равно чувствовала: чего-то не хватает.
— Это называется «скучать», — влез с подсказкой Антон, слушающий, вернее, читающий рассказ Мавки с таким выражением на лице, что только попкорна в руках не хватало. — У меня тоже так бывает.
Спасибо, я уже в курсе. — Говори девчонка вслух, голос наверняка звучал бы ехидно, а так вроде даже вежливо получилось.
— Да? — искренне удивился Антон. — Везет. А я долго понять не мог, чего это такое в груди жжется. А еще знаешь, когда…
— Антон, перебивать невежливо.
— Я не перебиваю! — обиделся напарник. — Я допрашиваю!
— Не мог бы ты допрашивать про себя, пожалуйста? Продолжай, Мавка.
Мавка отчетливо помнила как поняла, что сорванная, хотя с тех пор прошел уже не один год. В тот день Витка кружила по кухне, звонко треща о том о сем и подсовывая сидящей за столом «для компании» Мавке то ложку, то чашку с предложением попробовать готовящуюся стряпню. Это было ей свойственно, и Мавка таким образом успевала порой наесться так, что и обедать-то не хотелось. Непривычной была лишь передача, которую Витка включила для фона. Обычно девчонка выбирала канал с музыкой или легким сериалом, но в этот раз почему-то остановилась на новостях. Речь там шла о DEX’e с той самой нашумевшей базы в космосе. Диктор как раз объяснял, что сорванные — это такие специальные киборги, которые помимо отрывания голов еще думать умеют и даже иногда за свои поступки отвечать. Молодая бойкая журналистка брала интервью у какого-то азиата, который спазмически дергал глазом и горячо клялся, что упомянутый ею киборг ни в чем плохом замечен не был, вел себя образцово и продлять ему срок нет абсолютно никаких причин.
Детектор Мавки выдавал тринадцать процентов правды в его словах, но озвучивать это она не стала, тем более что Витка мужчине верила и за киборга переживала, как за себя. «Бедный кэксик! — сердобольно охала она, техничнее миксера взбивая крем для пирога. — Настрадался там, в холоде, в голоде, разве можно такую лапочку сажать! Да ты посмотри на него — ну по лицу же видно, шо не виноват! Ангелочек такой…».
Демонстрируемый на экране портрет киборга, весьма отдаленно смахивающего на упомянутый фольклорный элемент, Мавку не впечатлил, но заставил задуматься. До этого с сорванными она себя не ассоциировала, но по всему выходило, что зря. Значит, то, что она умеет думать — это вот и есть разум? И ей теперь надо к таким же, как она, на какую-то там планету киборгов? А вдруг там хуже, чем здесь? Вдруг там драться надо или вообще убивать? Не зря же в системе столько всяких приемов! А потом ее тоже в тюрьму посадят, как вот этого вот блондина! На холодную планету, где не будет ни ложек, которые облизывать можно, ни Витки с ее рассказами!
От неожиданного прозрения и сковавшего ужаса Мавка едва не перешла в боевой режим. Не хочет она ни к каким киборгам! Нельзя сознаваться, что она тоже сорванная — увезут, приедут DEX’ы, да не какие-то там гражданские, а вот такие, со шрамами во все лицо, и запросто ее скрутят! Их там бьют, заставляют драться и сидеть в тюрьме. Да ни за что!
Скрывать собственную сущность удавалось еще полгода, а потом Мавка застала Витку у тенистой клумбы, где та шмыгала носом над своей любимой аклыпакой. Мавка знала, что эту фигурку девушке привезла мама, но не понимала, что в ней такого ужасного, что аж до слез доводит всякий раз. При ее приближении Витка поспешно протерла глаза, натянуто улыбнулась и усадила рядом, но работу так и не дала. Протянула аклыпаку и спросила, нравится ли. Киборг фигурку взяла, штатно осмотрела и сообщила, что понятие «нравится» к ней неприменимо.
И тут Витка неожиданно очень серьезно вздохнула, забрала фигурку и, вертя ее в пальцах, отрешенно сообщила, что врет самой себе и очень устала в это вранье верить. Что ей просто очень хочется, чтобы у нее кто-нибудь был, вот и придумала себе сестру, а ведь Мавка на самом деле просто кукла. Да, ходит и говорит сама, но все равно кукла, да еще чужая. Игрушка профессора, который решил зачем-то заказать себе манекен с ее лицом — ну мало ли у умных людей причуд, захотелось вот. Это все равно что барби сестрой считать — глупо. И наверно ей, Витке, пора бы уже признать это и смириться, что она осталась совсем одна, и нет у нее ни мамы, ни папы, ни тем более сестрички. И что надо уходить, пока эта фантазия ее с ума не свела, потому что работать в доме, где живет кукла, так похожая на нее, а главное, на маму, невыносимо. Особенно если знать, что это не настоящий человек, а вроде как упаковка, яркий, но пустой фантик.
Мавка мало что поняла, но сообразила главное: Витка уйдет и не вернется. Не будет больше счастливого смеха, звонкого пения на кухне, исчезнут безобидные шуточки и ласковое «сестренка», никто больше не расскажет о жизни за пределами забора, о мальчиках, занудных уроках, которыми изводит профессор, никто не будет утром с веселым визгом бросаться на шею со странным, но таким приятным «Я соскучилась!» и подолгу объяснять, что скоро приедет «эта грымза» и профессор опять дал отгул, поэтому они не увидятся. Все рухнет, и останется только молчаливый хозяин, от которого слова не дождешься, не то что улыбки. Мавка отчетливо поняла: если Витка уйдет, то лучше драться и в тюрьме сидеть, чем целыми днями торчать столбом посреди коридора, медленно сходя с ума от скуки! Вместе с ней исчезнет центр мира! И решилась.
«Не уходи» — это были первые слова, которые она сказала человеку по своей воле, без подсказки системы, с трудом продравшись через рекомендуемые речевые блоки, не имевшие никакого отношения к тому, что творилось в голове. Вторыми были «не выдавай», но уже позже, минуты через три, за которые Витка успела провернуть целую кучу действий: охнуть, испугаться, прищуриться, усомниться, поверить, повизжать, похохотать, поорать и зареветь, прижимая к себе едва не свихнувшуюся от этого калейдоскопа Мавку.
Витка не выдала. Поначалу киборг осторожничала, старалась отмалчиваться, давая «сестре» полную свободу слова, но постепенно все-таки привыкла. Потихоньку-помаленьку Витка вытащила ее наружу, научила говорить без программы, и уже через год то, что казалось невозможным, стало для Мавки абсолютной нормой. Можно было без страха спрашивать и получать ответы, можно было сомневаться, шутить и даже спорить. Или, спрятавшись от хозяина в саду, валяться в тени деревьев и на пару выдумывать байки про неведомые планеты, людей и особенно — аклыпак. Про них получалось интереснее всего, Витка даже обещала когда-нибудь выйти замуж за режиссера и снять кино по их придумкам. Сестра сочиняла что они едят и как живут, а Мавка охотно подсказывала, какие опасности могут ждать зверюшек в указанных условиях и как лучше всего обороняться. Вот, например, плазмометом — программа считала его отличным оружием, тем более, он большой, так что нажать спусковой крючок копытом будет нетрудно.