- Мама, - ахнула Корделия, - это призраки эльфов!
- Но как это возможно? - удивилась Гвен. - У эльфов нет души.
- Это сделал он, госпожа! - дама-эльф указала на Магнуса. - Он воззвал к памяти тех из нас, кто жил здесь когда-то,
- Но кто мог убить тебя и всех остальных из Волшебного Народца? завопил Грегори. - Эльфы бессмертны!
- Нет, если нас пронзит холодное железо, а жестокий граф и его люди охотились на нас и убивали кинжалами!
- Прекрасная была забава, - со свирепой улыбкой рявкнул Фокскорт. - И будет повторена еще раз, если вы не уберетесь отсюда!
- Уберемся, - усмехнулась эльфская дама, - но на этот раз забавляться будем мы! Для чего, ребята, используем графа?
- Для считалки! - отозвалось несколько голосов. - Можно пересчитать его кости.
И в темноте появился скелет, он глупо улыбался, сохраняя каким-то образом сходство с графом Фокскортом.
- Как вы смеете! - закричал граф, бледнея от гнева.
- Теперь ты не сможешь нас убить, подлый граф, - назидательно сказал старший эльф, злорадно улыбаясь, - потому что все мы уже мертвы. Чем ты защитишься от нас, Волшебного Народца?
Послышался смех, и в темноте возникло кольцо из смеющихся эльфских рожиц, в колпачках с колокольчиками. Эльфы кружили хоровод и пестрели разноцветной одеждой. Аудитория же состояла из шутов и клоунов.
Фокскорт не мог устоять на ногах: пол под ним качался. Один раз он буквально перевернулся через голову, а Сола все смеялась и смеялась, прижав руку ко рту, по щекам ее катились слезы.
А позади придворные лихорадочно отмахивались мечами, у которых вырастали крылья и цыплячьи головы. Головы тут же начинали негодующе пищать. Рыцарям все время приходилось поддерживать бронированные штаны, которые непрерывно спадали, а пехотинцы скользили на раздавленных фруктах, перезрелых персиках и сливах, которые бросали им под ноги шуты. Зал дрожал от смеха.
- Что болит, милорд? - спросил кто-то. - Поди приступ подагры обуял?
- Спокойной ночи, дурной рыцарь! - кричал другой. - Если не можешь держаться на ногах, ложись в постель!
- Но он и там не удержится! - ответил третий голос.
А четвертый крикнул:
- Почему ты упал, сэр Боркас? Подражаешь своему господину?
- Да он барахтается!
- Нет, барахтается рыба!
- Да, у него отросли плавники и хвост!
- Кто уронил графа? - послышался новый голос. Ему ответили:
- Граф упал сам!
- Нет, вот он встает!
- Да из него считалка не получится!
- Значит, можно не обращать на него внимание?
Побледнев от унижения и ярости, граф отступил к рядам своих приближенных.
- Нет, - сказала Гвен, - нельзя уходить, пока веселье еще не кончилось!
Толпа придворных отступила, а ухмыляющиеся, кричащие шуты надвинулись, со смехом снова окружили графа.
- Будьте вы все прокляты! - закричал он в отчаянии, но аудитория только рассмеялась, и кто-то воскликнул:
- Брат, он хочет наклониться?
- Нет, встать!
- Но если согнется, он никогда не разогнется снова!
- Да он не вставал с детства!
- Нет, с самого рождения!
- Что, разве он родился?
- Да, родился во славе! Посмотрите на его благородную осанку!
И, конечно, граф снова поскользнулся и шлепнулся на зад.
- Прочь! - крикнул граф. - Убирайтесь, чудовища!
- Он что, говорит о себе?
- Не показать ли ему подлинную сущность его души?
- Нет! - в панике заверещал граф. - Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!
- Куда, куда?
- Куд-куда, куд-куда!
- Откуда здесь куры?
- У меня не только куры, но и петухи!
- У меня тоже. А зачем они нам?
- Чтобы снести яйца!
- А яйца нам зачем?
- Сейчас увидишь!
В воздухе промелькнуло яйцо, ударилось о голову графа и желтое с белым потекло по дряблым щекам. Он в отчаянии взвыл и обратился в бегство, но бежать смог только на месте.
- Есть только одно направление, в котором ты можешь двигаться, жестко сказала Гвен.
- Куда угодно! Везде лучше, чем с этими негодяями!
- Везде? Тогда уйди в ноль!
- Надо его уменьшить!
- Да. Посмотрим, как он это выдержит.
И призрак начал уменьшаться, он продолжал кричать на бегу, но оставался на одном и том же месте на возвышении, становясь все меньше и меньше, а толпа мучителей преследовала его, они тоже уменьшались, пока все не исчезли.
Гэллоугласы молча прислушались.
Слабый призрачный смех прозвучал в замке, но не злой, а веселый.
- Мы победили, - недоверчиво прошептал Магнус.
Род кивнул.
- Я знал, что мы победим, если не испугаемся. Запечатленные воспоминания не могут причинить вред, они могут только заставить тебя самого испытать страдания.
- Но если это только воспоминания, как мы смогли их победить?
- Мы противопоставили им свои воспоминания, - объяснила Гвен. - А теперь, если зло графа снова возникнет в сознании твоего брата, вместе с ним возникнут и эти сцены унижения, и граф снова убежит в ноль. Потому что в жизни он искал только власти. Гордыня графа возвышалась лишь тогда, когда он унижал других. В этом было истинное наслаждение подлеца - в ощущении своей власти над другими. А больше всего он наслаждался, насилуя беззащитных женщин и вступая во внебрачные связи.
Глаза Корделии вспыхнули.
- Но здесь, в этом зале, несколько минут назад он сам подвергся унижению, и его мучает стыд.
- Да, к тому же он испытал унижение от своей же жертвы.
- И обнаружил, что у него нет власти, чтобы побольнее ударить в ответ. Неудивительно, что он бежал. Хотя, конечно, мерзавец это все заслужил.
- Если действительно это была его душа, - нахмурился Магнус. - Но если это только воспоминания, воплощенные в камне и вызванные мною, мы наблюдали только иллюзию.
- Но даже если так, - сказал Грегори, - его душа уже лет двести поджаривается в аду.
- Грегори! - ахнула Гвен, пораженная словами своего восьмилетнего сына.
Грегори посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.
- Добрые отцы произносят такие слова с кафедры, мама. Почему мне нельзя?
Род решил избавить Гвен от ответа.