— Как ты можешь так говорить, — возмущенно бросил Джефри, — если твой первый опыт общения с людьми был таким печальным?
— Это верно, — согласился Фесс, — но мой первый хозяин постоянно встречался со многими людьми, и я находил хорошие качества у каждого из них.
Корделия нахмурилась.
— А у твоего второго владельца ты нашел хорошие черты?
Они услышали жужжание тактовой частоты — эквивалент презрительного фырканья у Фесса.
— Он подтвердил мое впечатление о людях, которое я получил от Регги, дети, и продемонстрировал такие низины человеческого характера, о которых я и не подозревал. И худшая из них — предательство. Регги, по крайней мере, не был двурушником, и будучи эгоистом, все-таки слегка интересовался другими. Мой второй хозяин был злобен и алчен, и я полагаю, эти качества были присущи ему вполне органично.
Джефри непонимающе посмотрел на робота:
— Как это?
— Всякий, кто покупает поврежденный компонент только потому, что он дешев, должен быть жаден и жалок, а он купил меня в качестве компьютера для своей лодки-ослика.
Джефри нахмурился.
— А что такое лодка-ослик?
— Их больше не делают, Джефри, и это очень хорошо. Это маленькие прочные машины, предназначенные для раскопок и перевозки грузов, но не для красоты.
Магнус улыбнулся:
— Значит, твой второй владелец пекся не о красоте, а о выгоде?
— Да, хотя такое отношение естественно для его профессии. Он был старателем в поясе астероидов Солнечной системы и постоянно жил в ожидании опасности. Больше ничего у него не было. Только прирожденный одиночка может выбрать такую жизнь, и характер от этого не улучшается. Его интересовало только собственное возвышение, вернее, попытки его добиться: многого достичь не удалось.
— Значит, он был беден?
— Он как мог зарабатывал на жизнь, — ответил Фесс. — Оттаскивал богатые металлом астероиды на станцию, расположенную на Церере, и покупал все необходимое. Там все очень дорого — слишком далеко от планеты, на которой эволюционировал от амебы до примата ваш вид. Другие люди интересовали его только как источник собственного удовлетворения — и если они этого ему не предлагали, он предпочитал не иметь с ними дела.
— Ты хочешь сказать, он ненавидел других людей?
— Ну, может, слишком сильно сказано, — заметил Фесс, — но не очень далеко от истины.
— Но люди не могут жить без общества других людей.
— Напротив, могут. Конечно, со временем у них развивается эмоциональный голод. Но надо сказать, что такие люди обычно в эмоциональном смысле, вообще говоря, калеки.
Корделия вздрогнула.
— Как ты можешь хорошо думать о людях, если твое мнение основано на встречах с подобными типами?
— Потому что я постоянно встречался не только с «подобными типами», но и с хорошими людьми, Корделия, или, по крайней мере, слышал о них.
Магнус нахмурился:
— Как это возможно?
— В астероидном поясе народ одинок и обычно стремится к общению с себе подобными. Но оно возможно только по радио или видеосвязи. И в силу специфики мне приходилось всегда бодрствовать, а следовательно, выслушивать постоянный поток разговоров, чтобы не пропустить важные для моего владельца события. В результате я узнал множество самых разных людей. Среди них были плохие и хорошие, некоторые очень плохие, некоторые — очень хорошие. Я узнавал о всех происшедших в Солнечной системе событиях, важных и не очень. Мне кажется, самое большое на меня произвел впечатление случай, когда отказал купол одного астероида — ослабло силовое поле, удерживающее атмосферу, которой дышали люди.
Корделия пораженно смотрела на робота:
— Но как они смогли выжить?
— Они не выжили. Задохнулись все, за исключением техника и туриста, которые успели влезть в космические скафандры, а также маленькой девочки, которая выжила в удивительных обстоятельствах.
— О, это должно было разбить тебе сердце!
— У меня нет сердца, Корделия, но я тогда многое понял о способности людей жертвовать собой ради других. Мне пришлось немало времени провести с этой девочкой.
— Расскажи нам о ней! — воскликнул Грегори.
— Ну, это слезливые девчоночьи истории, — возразил Джефри.
— Вовсе нет, Джефри. В моей истории присутствует злодей, с которым пришлось серьезно побороться.
Глаза мальчика заблестели.
— Тогда другое дело, рассказывай!
— С удовольствием, потому что это часть вашего наследия. Герой этого рассказа — удивительный персонаж, уникальный экземпляр, исправившийся преступник.
— Правда? Кто же он такой?
— После исправления его называли Уайти-Вино, и он зарабатывал на жизнь тем, что сочинял песни и исполнял их в тавернах.
Уайти извлек последний аккорд из своей клавиатуры, высоко поднял руки и улыбнулся под гром аплодисментов и благодарные возгласы посетителей.
— Спасибо, спасибо! — его усиленный динамиками голос прогремел в кабаре. Так, по крайней мере, в те годы называли подобные заведения. — Рад, что вам понравилось, — он, продолжая улыбаться, подождал, пока стихнут аплодисменты, и объявил: — Сейчас я немного отдохну, но очень скоро вернусь. А вы пока выпейте, ладно? — он помахал рукой и повернулся, оставив за собой смех и аплодисменты. — Да, выпейте порцию. Или две. Или три. После третьей порции вы будете считать меня великим музыкантом.
Конечно, ему не следовало испытывать горечь — ведь именно эти слушатели в конце концов позволяют ему зарабатывать на жизнь. Но музыканту стукнуло уже пятьдесят три года, а он все еще продолжает петь в тавернах захолустных спутников.
Терпение, сказал он себе. И в самом деле, был ведь тот симпатичный продюсер в отпуске, который услышал его баллады и подписал контракт на звукозапись, даже не протрезвев. На следующий день у него уже была заказана студия, и Уайти записал свой диск, и тот неплохо продавался — конечно, продавался дешево, но если пластинка распространяется на более чем пятидесяти планетах с населением в сто миллиардов человек, то она принесла доход в двадцать миллионов, и Уайти худо-бедно получил свои шесть процентов. Это позволило выжить даже в бедной кислородом атмосфере купола какого-то астероида и на малопригодном для жизни спутнике, а также оплатить проезд на следующую планету. Барду всегда удастся найти кабаре, где заплатят за представление, главное — чтобы посетители полюбили его песни. Уайти не страдал от безвестности. Потом какой-то толковый критик объявил, что его тексты написаны в традициях народного творчества, а один или два профессора с ним согласились (все, что угодно, лишь бы напечататься, думал Уайти), и записи снова начали успешно продаваться, так что ему удалось вернуться в родную систему, пусть всего лишь на Тритон, и заработать еще немного. Он надеялся, что профессора, поднявшие его на щит, не слишком огорчатся, узнав, что у Уайти есть диплом колледжа и он неплохо разбирается в филологии.
Итак, пусть существует несколько миллионов человек, которые согласны заплатить за то, чтобы послушать твои песни. Значит ли это, что ты так уж хорош?
Уайти попытался отмахнуться от подобной мысли — стоит ли заниматься рефлексиями? Нет, побольше уверенности в своих силах и все будет в порядке, подумал бард, входя в шкаф, который в кабаре со смехом называли «зеленой комнатой». По крайней мере, у артиста есть место, где можно передохнуть между номерами. Не в каждом клубе бывает так.
Он осмотрелся и нахмурился. Где же вино, которое пообещала Хильда? Ведь обещала подождать его.
А, вот и наша лебедушка вплывает, запыхавшись в слабом тяготении Тритона.
— Прости, Уайти. Еле донесла, на меня совершили самый настоящий налет.
— Молодец, что не отдала негодяям ничего — уверен, что вместо «пушки» у них был обычный водяной пистолет, — Уайти взял стакан у Хильды, затормозившей у противоположной стены. — И откуда они выползли?
— С земного почтового экспресса, — Хильда достала из-за корсета конверт и протянула ему. — Вот. Потребовали передать мистеру Тоду Тамбурину.
Уайти поморщился, услышав свое настоящее имя.
— Это что, официальное послание?
— Пожалуй. Интересно, кто знает, что ты здесь?
— Мой продюсер, — Уайти часто задышал, поглаживая письмо и похотливо поглядывая на Хильду.