-Простите... А будет ли участвовать в разговоре сам шахиншах?
Брови-клинки скрестились.
-Что за вопрос, визирь? Как может шахиншах не участвовать в разговоре со сватами? Последнее слово - за ним.
"Пронеси, Аллах!" - подумал визирь и поспешил ретироваться.
Прием был пышный.
В тронный зал, возле престола было поставлено сиденье, зачехленное атласом с золотым шитьем. Пониже на ковре были разложены обшитые бархатом подушечки для визирей и советников. По левую руку от шаха уселись шамлинцы и устаджлинцы, по правую - приготовили места для туркман. Вскоре явились и они во главе с Деде-Будагом. Все гости сидели на коленях.
Представители обеих племен (чуть было не написала "партий", прости, читатель!), сражавшиеся в битвах под единым стягом, но закосневшие в междоусобной ревности и гордыне, всматриваясь в друг друга, не понимали толком причину столь неожиданного приглашения к венценосцу в столь несовместимом сообществе и составе.
Занавеска перед резной дверью была раздвинута слугами, и явился шахиншах Мохаммед Худабенда в торжественном облачении. Гости встали с мест и изъявили почтение в меру своего усердия и положения - кто опустился ниц и приложил уста к стопам шаха, кто, положа руку на сердце, поклонился в пояс.
Следом показалась шахбану, прикрывшая лицо тонким шелковым нигабом. Медленно прошествовав за шахом, дождалась, пока он займет место на престоле и лишь затем опустилась на сиденье, обшитое атласом.
Обвела взором гостей, все еще застывших в поклоне. Что-то шепнула шаху и тот, щуря подслеповатые глаза, сказал:
-Садитесь, господа, садитесь! Честь вам и место!
"Вот это он сказал напрасно... Но такой уж он церемонный... обходительный... А с этими людьми нечего цацкаться. Я ж ему после вечернего намаза растолковала, зачем я созвала этих людей... Пусть здесь они сшибутся лбами... раскроются во всей красе..."
Меджлис безмолвствовал.
Шах обратил взоры к Мирзе Салману, который все еще стоял на ногах.
-Мирза, вели подать эмирам чай, а кто пожелает - кофе и кальян.
Повеление исполнили. Подали и сладости. "Про сладости-то я забыла сказать, - подумала шахбану. - Хотя какие там сладости получат1... Впрочем, пусть тешатся надеждой. Сладость отравой тебе обернется, Деде-Будаг... Уйдешь не солоно хлебавши! Еще и освистают вас... - мстительно радовалась шахбану. - Вам, видите ли, не по нутру пришлось, что я казнила Мурад-хана убийцу отца моего... Как, по-вашему, я должна была поступить? Смириться? Простить? Кровь отчую, безвинно пролитую? Не-ет... Во веки веков... Гнев не остынет в сердце моем. Глаза бы вас не видели! А теперь вздумали подластиться, подмазаться, дочерью своей ублажить сына моего и набиться в родственнички шаху?.. Не-ет! Не-ет! Весь век буду мстить за отца. И вы, и шамлинцы - одного поля ягоды. И их видеть не могу. Так грызитесь, передеритесь, сукины сыны! Избавьте нас от себя!.."
Она снова что-то подсказала шаху, которому Аллах взамен ущербного зрения дал отменный слух.
-Господа любезные! Я пригласил вас сюда по поводу воспитания благонравия и благочестия у детей наших... В особенности это касается девушек. До меня доходят разговоры, что иные из наших девиц не проявляют послушания родительским наказам... Более того, встречаясь с молодыми людьми под предлогом охоты или прогулки на природе, таковые подают дурной пример неискушенным сверстницам...
Некоторые из присутствующих знали понаслышке об ашурной истории шахзаде и дочери туркманского эмира. Они поняли, в чей огород камушек. Несведущие всполошились: "Упаси, Аллах. Что-то стряслось?" Шамлинцы и устаджлинцы, заранее посвященные визирем в подоплеку собрания, злорадствовали: "Поделом тебе, туркманская собака..."
У бедного Деде-Будага сердце захолонуло...
Шах продолжал:
-Разумеется, не пристало девушке без позволения родителей выезжать на охоту, красоваться на миру, на пиру, а уж тем паче совершать поступки, роняющие ее честь... пытаться вскружить голову молодому человеку, чья родословная известна всей стране...
Шах говорил как по писанному...
Намек был довольно прозрачный. Стрела метила в Деде-Будага. Это стало ясно всем, в том числе и именитым туркманам, присутствующим здесь. Деде-Будаг побелел лицом.
-С вашего позволения, мой шах...
-Какое еще позволение! - грубо осадила его шахбану. - Неужели неясно? И зачем только ты носишь папаху?
-Как вы можете... - Деде-Будага душила смертная обида.
Шамлинцыи устаджлинцы стали подобострастно подпевать шахбану.
-Не перечь шахской воле!
Сам шах хранил молчание. Он уже был бессилен обуздать разбушевавшиеся страсти.
-Так он еще посмел к шаху явиться...
-И не один, а с целой оравой...
У тех и других руки потянулись к кинжалам.
-Бесстыжие...
-Они-то и подзавили девушку...
-Может, и без колдуньи не обошлось.
-Разве можно давать такую волю собственной дочери!
-Не управляются...
-Не хотят...
-Выгода есть, потому...
-Ну да, стать тестем шахзаде - недурно.
-Ничего себе затея...
Почтенный туркманский эмир, известный своей доблестью и отвагой Мохаммед-хан поднялся с места без разрешения:
-Мой шах! Прошу вас пресечь эту хулу! Вам хорошо известно, что ни Деде-Будаг, ни мы не заслуживаем этой непотребной брани и не опустимся до той низости, в коем нас здесь подозревают! Все это позорище подстроено шамлинцами, чтобы уронить нас в твоих глазах...
-Честь по заслугам! - язвительно заметила шахбану.
-Малейка!..
Шахбану не унималась:
-Это же ни в какие ворота не лезет! Нам говорят: туркманы пришли сватать шахзаде... Где это видано - присылать сватов в дом жениха?! Приструните вашу красну девицу! Остальное - не ваша забота. Не пристало мужчинам таким способом добиваться милостей... Шахиншах устал. Довольно.
Шах почувствовал облегчение - его тяготила эта безобразная перебранка. Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.
-Не смею вас задерживать, господа.
Люди Деде-Будага ушли первыми, вымученно откланявшись. Погодя покинули шахские покои шамлинцы и устаджлинцы.
Шах с шахбану удалился еще раньше, не дождавшись прощальных поклонов.