-Смотри, Рзагулу, поцарапаешь лицо - шею сверну.
Тот осклабился:
-Что ты, свет очей моих! Как я могу, зная, куда ты отправляешься, такое допустить?! Клянусь, если оплошаю - сам себя бритвой чиркну! Я-то знаю, куда господин мой собрался... - хихикнул брадобрей.
-Да ну?
-Эх, шахзаде... В этом доме от брадобрея ничего не укроется. Луноликая, ангелоподобная ждет-не дождется тебя...
-Цыц! Держи язык за зубами!
-Слушаюсь!
Наутро чуть свет порученец на цыпочках вошел в покои шахзаде. Крадучись, чтобы никого из прислуги не разбудить, приблизился к ложу шахзаде и шепотом позвал:
-Шахзаде!.. Пора!..
Гамза Мирза сразу открыл глаза, вроде, и не спал.
... Он выехал верхом, вдыхая рассветную свежесть и горяча норовистого коня. Шахзаде не подозревал, что за ним, на почтительном расстоянии, устремился верный явер1, несмотря на запрет. Оба они хорошо знали угодья, где охотилась дочь румлинского эмира.
Шахзаде повел коня шагом, осматривая округу и напевая газель Физули:
Столь прекрасен стан
любимой, стройной, будто кипарис.
Кто увидит - восхитится
оперением ресниц.
Вокруг ни души. Но сердце шахзаде переполняла такая упоительная радость, что весь мир, предстающий взору, одушевлялся незримым образом любимой; нежно рдеющая полоска зари напоминала ее щеки, рассеивающаяся мгла - ее волосы, и в щебете проснувшийся птиц чудился певучий струящийся голос...
Звуки пробуждающейся степи лились чарующей песней. Эта мелодия пробуждения природы, это дуновение утреннего ветра ласкает и слух любимой, - думал он. Ветер, степь, горы, солнце и звезды - сообщники нашей любви.
Видя лик ее, всевышний солнца не сведет с луной,
Раздробив на золотинки, пыль развеет над землей...1
Степь дышала жизнью, сладостно-томительным предчувствием.
Вдруг вдалеке он увидел всадницу, направлявшуюся в горы. В ослепительных лугах восходящего солнца она казалась видением. Гамза Мирза узнал бы ее не только залитую сиянием зари, но даже в зыбком мерцании звезды. Угадал бы сердцем... Эсьма!.. Немилая его матери, но обожаемая им. И причем тут Эсьма, в незапамятные времена отравившая имама! Причем ее происхождение, ее род и племя, бессмысленная вражда таригатов! "Забудь ее..." - твердила мать. За сына ответил поэт:
Будь волен разум,
что бы стоило любовь
отринуть?
Отринув разом,
вольным взором мир
окинуть?..
Вдруг у него захолонуло сердце: он заметил всадника, едущего позади и направлявшегося в сторону Эсьмы. Сперва он принял "преследователя" за явера, без спросу взявшегося сопровождать его. Но нет! Этот конник был другим человеком. Явер не стал бы обнаруживать себя, предпочел бы держаться подальше, незаметно, чтобы не чинить помех...
А этот всадник ехал безо всякой опаски, никого и ничего не остерегаясь, держался в седле как человек, уверенный в себе и знающий цель.
В душу шахзаде закралось ревнивое подозрение. Не ведет ли она двойную игру, обольщая его и обнадеживая другого... своего соплеменника? Но он отбросил эту унизительную, жалящую мысль. Такого не может быть. Впрочем... почему же нет? Или она, предпочтя ему другого, боится признаться в этом?.. Дьявол пытался посеять смуту в его душу. Перед его взором всплыло ее излучающее нежность и ласку лицо, и почудился дрожащий от обиды голос: "Как ты мог? Усомниться во мне? Заподозрить?" "Нет, любимая, нет". Но кто же этот нежданный негаданный человек? Может, разлучник, наёмный слуга, решивший помешать нашей встрече? Кто подослал его?
Всадник догнал Эсьму. Что-то сказал ей. Шахзаде увидел, как она замахнулась плёткой. Она явно рассердилась.
Раздумывать было некогда. Шахзаде стегнул коня, поскакал вперед... И... очутился возле всадника на расстоянии вытянутой руки. Он еще на скаку успел выхватить кинжал.
-Кто он, Эсьма?
-Незнакомый мне подлец...
-Молчи! - зарычал незнакомец. - Шахзаде можно, а нам - нет?..
Кинжал Гамза Мирзы, взметнувшийся раньше плетки, вонзился в плечо незнакомцу, и тот, припав к гриве коня, поспешил ретироваться, еще, наверно, боль не проняла его.
Шахзаде спешился; Эсьма упала в его простертые объятия. На миг они забыли о злокозненном человеке, короткой стычке. Ее глаза пылали. Он был опьянен этим неожиданным объятьем как даром судьбы, и пение птиц, запах травы, сияние взошедшего солнца - все слилось в упоительный восторг. Он не мог произнести ни слова, завороженно глядя в распахнутые, пламенеющие глаза...
О, диво! Я немею, узрев твои черты,
Застыв на месте, млею при виде красоты...
Не шахзаде произносил эти слова, - за него сказал их Физули.
Эсьма трепетала в объятьях его.
Она была не робкого десятка, а сейчас ее била дрожь... От недавно пережитого возмущения, гнева ли? От жаркой истомы и прикосновения любимых рук ли?
Шахзаде было не до этих рассуждений. Он подоспел вовремя и избавил ее от оскорбительного посягательства. Быть может, от кровавой развязки...
Но он не чувствовал себя совершившим нечто геройское. Просто он рвался на встречу с любимой и убрал с дороги, отшвырнул прочь досадное препятствие... И вот трепетный ангел в его объятьях, приложив головку к его груди, улыбается.
-Как тебя напутствовали утром?
-Сказали: да будет охота "с кровью".
-Так оно и вышло...
-И мне охота удалась. Но не ловец нашел на "зверя", а наоборот...
-Ты знал, что встретишь меня?
-Догадывался...
-Нет, правда?
-Земля слухами полнится...
Ведя под уздцы коней, они шли по весенней степи, беспечно воркуя, радуясь друг другу, солнцу, простору, жизни, не думая ни о чем, не строя планов на будущее... Они жили сегодняшним часом, вот этим мгновением. И были счастливы им. Кто знает, быть может, это мгновение стоило целого века, вечности?
Они окунулись в чарующую, упоительную, магическую стихию любви, нежились в ее волнах, забыв обо всем на свете, даже о предостережениях и неприятии шахбану. Они слились с вечностью по имени Любовь...