— Уверены, что все, Джон? — Она уселась напротив, положила на стол сцепленные в замок кисти рук и вперила в меня взгляд своих ледяных светло-серых глаз. — Мне думается, нам обоим известно, что вы и ваш друг мистер Холдер чего-то недоговариваете. Не хотите сказать, чего именно?
— Не понимаю, о чем вы, инспектор.
— Понимаете, Джон, просто не хотите говорить. А знаете, вы ведь совсем не похожи на дурака. Напротив, вы производите впечатление человека неглупого и здравомыслящего.
— Приберегите свои комплименты для кого-нибудь другого, — презрительно усмехнулся я. — Зря тратите время. Ни за что не поверю, будто вы притащили меня сюда лишь для того, чтобы расхваливать мои умственные способности. Так чего вам надо, инспектор?
— Что ж, хорошо. Вижу, вы настроены на деловой разговор. — Джонсон выдержала многозначительную паузу, во время которой не переставала пронизывать меня своими ледышками. — Думаю, вы понимаете, что прокурор на судебном заседании запросит для вас не меньше двадцати лет за убийство второй степени. Двадцать лет, Джон. Вряд ли вы в полной мере отдаете себе отчет, что это значит. Вам сейчас тридцать пять, а когда выберетесь, будет почти шестьдесят. К тому времени вы будете никому не нужным, жалким, скорее всего, больным стариком. Ни семьи, ни друзей, ни работы, только тюремные связи. А ваша дочь? Чудесная девочка, кстати сказать. Насколько я помню, ей десять, а через двадцать лет будет тридцать. Как думаете, захочет она знать отца-уголовника?
«Сука! Какая же она сука!» — думал я про себя, впрочем, даже не пытаясь утаить этих соображений на ее счет. Чувствуя, как белки глаз наливаются кровью, а челюсти сжимаются в крепкие тиски, я всем корпусом подался вперед.
— Не смейте вмешивать сюда мою дочь!
— Почему же? Вы ведь не думаете, что ее не коснутся разного рода трудности в случае вашего многолетнего заключения? Вас лишат родительских прав, она попадет в приемную семью, столкнется с травлей в школе, когда ровесники узнают, что ее отец убил двоих человек, ну и многое-многое другое. Вероятнее всего, винить во всем она будет именно вас.
— Мой адвокат будет настаивать на самообороне! Я…
— Прекрасно, — перебила Джонсон. — Только вот те, кого вы убили, были безоружны, а на вас ни царапины. Зато есть орудие убийства, есть показания свидетеля и есть мотив.
— Мотив? — Мой голос сел до свистящего шепота, но тут же взмыл вверх: — О каком гребаном мотиве вы говорите, черт возьми?
— Я бы не рекомендовала вам использовать грубых выражений, Джон, — спокойно проговорила она. — Учтите, ваш выход под залог вполне можно обжаловать.
«Она ведь намеренно меня провоцирует, — проскользнула в голове мысль. — Эта сука добивается от меня какой-то ей одной известной цели, а я, как ослик с привязанной спереди морковкой, поддаюсь на все ее провокации».
Пытаясь овладеть собой, я расслабленно откинулся на спинку стула и разжал кулаки. Джонсон вдруг тоже сменила тактику. Как и я, она приняла непринужденную позу, прислонила спину к высокой спинке кожаного кресла и примирительным тоном произнесла:
— Вообще-то я пригласила вас не для того, чтобы пересказывать хорошо известные вам самому подробности той ночи. Я лишь хотела напомнить, что мое предложение все еще в силе. Признаете вину и я могу гарантировать всего восемь лет заключения. В противном случае, если вас объявят виновным по всем пунктам обвинения, вы получите куда больший срок. Я хочу, чтобы вы вдумались в эту цифру и хорошенько все взвесили.
— Я уже сказал свой ответ: идите к черту. Это все?
— Дело ваше. — Она равнодушно пожала плечами, затем достала из ящика стола документ и протянула мне со словами: — Нет, не все. Это согласие о неразглашении. Вы должны его подписать.
Я не изменил положения тела и даже не взглянул на протягиваемый ею белый, исписанный мелким машинописным текстом лист.
— Без своего адвоката я не стану ничего подписывать.
— Можете позвонить адвокату, мистер Уилсон. Дождемся его. Это займет еще какое-то время, но мы ведь никуда не торопимся, верно? — черство заметила она, как вдруг устало вздохнула и смягчила тон: — Здесь сказано лишь о том, что вы не должны обсуждать подробности своего дела с журналистами.
— С журналистами? — удивленно воскликнул я. — Я не собираюсь общаться с чертовыми журналистами!
— Вот и отлично. Нам бы не хотелось раздувать шумиху в прессе. Думаю, вам тоже. Но как я могу предположить, с вами попытаются связаться, и тогда наверх всплывут самые нелицеприятные подробности вашей личной жизни. Я имею в виду ваши проблемы с алкоголем, смерть жены и другие интимные подробности. Вы ведь не хотите этого, я правильно понимаю? Поэтому просто подпишите и можете быть свободны. Пока можете.