Спустя некоторое время Вельмол проиграл около половины жалования. Теперь он хохотал как любой из пьяных солдат с наёмниками и был счастлив даже такому проигрышу и компании.
Ронэмил, малость потеплев к Экстэру, тоже решил сыграть три партии в кости. Ему посчастливилось выиграть семьдесят рунэллов, а такой суммы хватит на хорошего коня. С потаённым чувством радости одноглазый искоса поглядывал на коня капитана Отамира за окном. Конь и собственный дом были его давней, лелеянной мечтой, которую он давно желал воплотить. Одноглазый знал – в костях самое главное вовремя остановится, чтобы не проиграть то, что имеешь на руках. Это правило он познал ещё на улице, теряя всё до последнего, или около того.
– Хе-хе, редко кто побеждал меня, ты в буквальном смысле третий. – признался Экстэр, криво улыбаясь, но стал постепенно изменяться в лице.
Его живот судорожно забурлил, чувство голода постепенно стало подступать. С досадой окинув взглядом весь стол и не найдя ничего съестного, он только и произнёс ели слышно:
– М-да, печально.
Он попытался попросить чего-нибудь съестного, но солдаты и наёмники с соседних столов наотрез отказывали. Вельмол добродушно отдал последний ломоть хлеба и жёсткий, солёный кусок мяса из малой походной сумки. На этот жест доброй воли Экстэр отреагировал бурно. Вначале пожав его руку крепко-накрепко, затем, встав и захватив в крепкие объятия Вельмола, чуть не подняв его до потолка так, как будто бы выпитое на него совершенно не воздействовало.
Подкрепившись, Экстэр вновь продолжил изрекаться. В общем-то только он и вёл разговор всё это время, пока они сидели, но уже на другой ноте.
Его лицо приняло усталый вид, он опустил взгляд в стол и высказал свои мысли:
– Вот если честно, лично я считаю, что это война как минимум ошибка – и притом большая. А что если Безымянные объединятся с нейтралами и пойдут на нас войной, вместо того, чтобы выжидать на своих землях прихода таких, как мы? Я прокручиваю в своей голове постоянно одну и ту же мысль: а что если бы этой войны вовсе не было? А?! Кто-то там, в парламенте что-то не согласовал с королём Лериля, и что, страдать должен простой народ, вроде тех, что встречались нам в маленьких деревушках? Или, что, моя семья?! Да на наших противников смотреть-то даже больно, а убивать уж точно глупо! Разве нет, а? Наши страны находятся так далеко и отличаются климатом настолько, что я вовсе в недоумении, зачем же воевать с теми, кто слабее? Каков смысл воевать и при этом до конца не уничтожить и не захватить то, что начали? По мне так вся эта заваруха может продлиться бесконечно. Моему деду прадед успел, к счастью, рассказать, что жил там, на землях Лериля одно время, когда наши стороны не воевали, и погодка-то там не ахти, морозы не те, что у нас и держатся гораздо дольше. Зимой они еле-еле сводили концы с концами, только бы выжить. Мы простые шестёрки во всей этой нелепице. Нами манипулируют! Нам-то какая выгода от этой войны, кроме денег в карман? Грабежи, убийства, разорения... Они бьются исключительно из-за ответной мести и ненависти, которая накопилась за триста с чем-то лет. Я их полностью понимаю и тоже не сдавался бы. Сколько было бы счастливых семей без этой войны, только подумайте...
Экстэр прервался, задумавшись над сказанным, стал чесать на лбу недавнюю прорезь. Не сдержавшись, он выкрикнул:
– Я изнутри чувствую, что всё это неправильно, но что хуже всего – я никак не могу повлиять на события! Я никто! – закончил он, и с силой стукнул кулаком об стол.
Это был роковой момент для Вельмола. Никогда в жизни он не слышал слов правдивее. Из-за его слов у него окончательно сложилось гнетущее понимание сложившейся неправильной ситуации. Так действительно нельзя вести войну, это бесчеловечно. Он записался в набег чтобы подзаработать для родных, чтобы пожить в достатке хоть какое-то время. Но также он уяснил сейчас для себя одно и точно – этой войны не должно быть вовсе. В этом и без того жестоком мире не должно быть войны, от которой страдают матери, дети и отцы.
Эта живая, правильная мысль накрепко закрепилась в его разуме, но делиться с кем либо о ней было равносильно самоубийству. Сейчас, закрыв глаза, в его голове начало зарождаться чувство сожаления того, что он раньше записывался в набеги. Именно в эту роковую минуту он начал ценить любую человеческую жизнь и мирных граждан и не хотел больше страданий ни от какой-либо воюющей стороны.
Задумавшись с минуту, он осознал, что ему нужны доверенные и проверенные люди, чтобы он смог поделиться с ними своими мыслями по этому поводу. Должно быть, сами боги смеются над ходом событий за пределами Горбри.
Он глубоко вздохнул и выдохнул, почувствовал глубокое озарение, подумав:
«Что может быть правильного и достойного в том, чтобы грабить и сжигать целые селенья? Что правильного в убийстве стариков и женщин, а также будущих воинов в виде детей, которые просто защищаются? Лерильцы вели только ответные удары и контратаки, и то скупые. Более реже выигрывали, в основном из-за эффекта неожиданности, или количеством. Нет, что-то надо делать, нельзя так всё оставлять, ибо этому конца и края нет».
Вельмолу всё равно не понять всего до донца, но в нём уже есть сильное стремление прекратить эту войну во что бы то ни стало: полностью, как сможет, отдаться этому правому, по его мнение, делу. Когда чернобородый всё это обдумывал несколько минут, он молчал. Лицо его приобрело гневный вид из-за несправедливости, он на себе почувствовал все смерти в набегах за триста лет. Он не отвечал на заданные вопросы Экстэра, а просто тупо таращился в свою деревянную кружку с вином.
Ему стало страшно от того, что кто-нибудь мог узнать его мысли и замысел. Он потаённо оглянулся на наблюдателя, и тот почему-то сразу же ответил взглядом именно на него. Доля паранойи охватила его в этот момент. Вельмол опять почувствовал, что такое редкий и неприятный холодок по спине.
Периодически сглатывая слюну от нахлынувших эмоций, он продолжал дальше думать. Жутко также было от того, что даже если он доверится человеку, то тот его может сдать властям, которые не терпят недовольных в Горбри. Чем дольше и сосредоточенно он думал об этом, тем теснее ему становилось в этой огромной таверне, провонявшей насквозь куревом и дрянным вином, битком набитой толпой разношёрстного люда. Его охватила непосильная тоска от музыки и голоса певца, который к этому времени вовсе перестал хоть как-то стараться преподнести себя с лучшей стороны. В ушах появился нескончаемый оглушительный шум, дышать стало тяжко от въедливых самокруток, а может просто от таких мыслей и чувств. Ему срочно захотелось выйти на улицу и продышаться.
С трудом уперев обе дрожащие руки в стол, он встал и начал пробираться через толпу, но наткнулся на сброд из четырех человек с хохочущей, уже оголённой путаной, которые заслонили дальнейший проход.
Ронэмил, доев сытный ужин, случайно увидел бледное лицо Вельмола и понял, что что-то не так. Он резко встал и направился к другу.
Спросив, что с ним такое, он услышал:
– Всё кружится. Я просто хочу выйти отсюда. – отозвался он, запыхаясь и тяжело дыша.
Другу ничего не стоило помочь ему пройти к выходу. Он не церемонясь стал распихивать и отталкивать толпу пьянчуг, освобождая проход еле-еле соображающему Вельмолу, который не понимал, где он в общем-то находится и зачем.
Ему всё же каким-то чудом удалось найти выход из этого полумрака, который освещало скудное количество свечей. Спустя минуту он смог пробраться через дверь, чуть не упав из-за маленькой ступеньки у входа.
Влажный ночной воздух после дождя подействовал на Вельмола ободрительно. Он успокоился, стал дышать равномерно, собрался с мыслями, и решил для себя окончательно и бесповоротно – что во что бы то ни стало постараться любыми силами и средствами прекратить безумие, творящееся в этом мире.
– Ну как, лучше? – спросил его друг, – Выглядишь вымотанным. Я бы на твоём месте по приходу в Горбри проверился у какого-нибудь алхимика, вдруг ты подхватил чего?