– Ну, здравствуйте... Пациент... – женщина со вздохом лени заглянула на листок с больными, чтобы проверить его номер, и поняла, что это не простой пациент.
Она нахмурилась, оглядела чернобородого и подумала, как будет правильнее продолжить:
«Под номером сто сорок три, под тем, который у него спереди на робе? Хотя нет, и так сгодится».
– И вам всего хорошего. Знаете, я хотел бы узнать... – начал Вельмол.
– Меня зовут Зетния! – прервала она.
– Учту. Я, если честно, попал в странную ситуацию, и надеюсь, что вы...
– Да! Заболевание тяжёлое, но излечить вас возможно, хоть и затруднительно. – оборвала она. – Самое главное вы поймите, мы вам не враги, и желаем только того, чтобы вы побыстрее вернулись в нормальную жизнь на пользу другим. – деловито, с чуть глубоким нейтральным акцентом произнесла она, несколько растягивая слова, сменив взгляд на инструкцию, где подробно было описано то, что необходимо ему сказать.
Наигранно улыбаясь, она читала инструкцию и одновременно думала:
«Вероятный глава Самоотверженных. Ну надо-же… Значит, нужно быть аккуратной в вопросах и даже... учтивой. Наёмник, бывал в набегах, есть семья и трое детей – а вот этим можно воспользоваться. Волевое лицо? Да, так и есть. Ничего не боится? Ха-ха, уж где-где, а здесь-то это исправимо».
Он же сидел на стальном холодном стуле, чувствовал стягивающее тело верёвки, по левую и правую руку грозно нависли надзиратели. Для такого приёма рубашку перевязали туго, в ней он мог разве что наклонится, выгибаться назад и пошевелить шеей.
– Наши медики заметили за вами то, что у вас большие проблемы с самосознанием, и ... – начала она, но теперь-то он её оборвал:
– Но я же совершенно здоров и способен ответить на любой вопрос. – Вельмол отозвался спокойно и сдержанно, но вот толку в этом не было.
– На любой? Хорошо: а помните ли вы то, как переступали через людей и добивались своего? Тогда в вас не было сомнений и угрызений совести. Вы шли напролом, не заботясь о чужих судьбах. Вам как будто бы было наплевать на их будущее.
– Я помню то, что каждый день старался сделать этот прогнивший мир чуточку лучше. Говоря «мир», я имею в виду простой народ. Тех, кто живёт без жизненных трудностей, вольно и роскошно – я презирал тогда, также, как и сейчас. Эти люди живут за счёт других, которые страдают, и эти первые мне мерзки, как и их поганые методы. Я против хитрых увёрток, я за чистую правду и справедливость.
– Но и вам, лорд Джутан, самим стало жить легко и вольно, тогда, когда вы каким-то образом разбогатели. Чем же вы в таком случае отличаетесь от остальных богатеев?
– Деньги не затуманили мой разум, и я не потерял облик человека.
– А что такое по-вашему «облик человека?»
Вельмол на мгновение задумался, осмотрел треснутую штукатурку стен, и со вздохом произнёс:
– Это значит жить бесхитростно, упираясь на совесть, не закрывая глаза на беспорядки любого рода, пресекая несправедливость. Я доверяюсь внутреннему инстинкту с интуицией, которые подсказывает где свет, а где тьма. Почувствовав тьму, у меня два варианта: обойти её, или уничтожить. И так уж вышло, что мне дано безошибочно определять тварь и гниль от настоящего человека. Знаю, это не понравится тварям, так как они вне досягаемости обычного человека, который, к сожалению, неспособен почувствовать их.
– Значит ли это то, что вы необычный человек?
– Не мне решать. – улыбнулся Вельмол.
– Пациент сорок три, нет, вы совсем не в своём рассудке! – взвизгнула она. – Вы отдаёте отчёт своим словам? До того, как прийти ко мне, я от исцелителей слышала много тёмного о вас, и о вашем прошлом. То, что у вас была жена и дети, своё малое хозяйство, ремесло, и тому подобное... Но вы начали бредить идеей свергнуть императора Мистамина, изменениями нынешних устоев... И тому подобным глупостям. Родные ждут вас, и мы постараемся всеми силами побыстрее излечить вас. Ну, я думаю, теперь-то вам есть о чём подумать. – женщина деловито, с улыбкой кивнула двоим здоровякам по бокам, те сразу же схватили Вельмола и небрежно подняли на ноги.
Зетния подумала:
«Какой твердолобый. Ну ничего, и этого как-нибудь уломаем».
– Докажите что я болен! – выкрикнул Вельмол, думая:
«Она хочет сделать меня смиренным, недееспособным, но уж я-то постараюсь воспрепятствовать этому».
– Мы не прощаемся, сто сорок третий. – проигнорировала она. – Благополучия вам и добрейших размышлений.
Пока его небрежно под руки тащили по коридору, он невольно ногами шоркал по полу так, как будто бы они вовсе не работали. Вельмол, с трудом веря в свою незавидную ситуацию, мыслил:
«О да, все мои размышления будут направлены на то, как бы побыстрее выбраться отсюда. А ещё лучше будет, если я выберусь отсюда, выкуплю это здание, и засажу тебя навсегда в этот мерзкий гадюшник. Здесь, как я понял, не лечат. Максимум вколют какую-то муть с дрянью и забудут до нового дня. Я даже буду иногда приходить, чтобы ты, связанная, с опустошённым разумом смотрела на меня и понимала для себя то, что я победил не только тебя, но и саму судьбу. За этими-то несчастными полоумными действительно будет настоящий уход, но только не за тобой».
На этот раз, дотащив Вельмола до мрачной палаты, надзиратели швырнули его на деревянную кровать жёстче, чем ненужную вещь, и ещё туже перевязали чем в прошлые разы.
Профессионалка своего дела, заместитель главврача Зетния по слухам уже многих удушила чужими руками по постановлению свыше. Совесть у неё отсутствовала благодаря наблюдателям, которые умели убеждать одними лишь словами. Но она сама была жертвой обстоятельств. Она, в своё время, поддалась материнскому инстинкту и из жалости взяла из приюта св. Скария семерых детей малого возраста, на содержание которых требовалось время и деньги. В то время она была медсестрой, но решила рискнуть, и только после того, как на прокормление и содержание такого количества детей ей стало не хватать денег – она принялась всеми силами добиваться хоть какого-то повышения.
У каждого из них была своя правда и нежелание сдаться и спасовать в своих стремлениях. Зетния не хотела, чтобы кто-то помладше заполучил это место, и потому она старалась быть нужной этому заведению. Вельмол же хотел во что бы то ни стало выбраться, хоть и видел, что это невозможно. Он знал, что его ждёт вне этого здания вся его команда, которую он так тщательно подготовил, в которую верил даже больше, чем в себя. Лёжа на кровати, он таращился на танцующих пациентов и грустно думал:
«Столько вылазок, планов, действий против парламента... Отравил ли их повар, или что-то пошло не так? И неужели мой конец ждёт меня именно тут?»
----------------------------------------------------------------
Настал момент, когда Вельмол почувствовал себя более свободным – его больше не привязывали к кровати; к своему счастью, он мог прогуливаться по коридорам свободно, изучая местность. Но его руки сдерживала туго скреплённая смирительная рубашка, и он желал быть совсем свободным, хотел пошевелить вволю ослабшими руками, и всё же то, что он мог вольно ходить – было для него значимым изменением.
Добраться до регистратуры, скрытно проникнуть в неё, ему не представлялось возможным, было слишком много нежелательных глаз, наблюдающих такой хаос. Ну а в отделение тяжело больных лучше не заходить вовсе.
Ему показалось, что среди всех пациентов, в другой палате, был точно такой же как и он – нормальный, ни в чём неповинный человек. Их разумные взгляды встретились и начали друг друга изучать. Не найдя ничего особенного в Вельмоле, тот сменил свой бессмысленный взгляд в пол. Чернобородый же надеялся на то, что этот человек знал больше, так как он сам был в недопонимании происходящего с ним.