Глава тридцать шестая. Трибунал.
Приятного чтения)
Вельмол почти что знал где находиться и зачем. Он старался на давать волю эмоциям, когда двое стражников несли его под локти в клетку каземата из несгибаемых прутьев, а за ним и его соратников и преданных друзей. Все они были в наручниках и кандалах на ногах, к тому же с железными приспособлениями на лице, которые лишали дара речи. Ни только в голове чернобородого, но и у других была одна и та же мысль: это конец.
Никто из власть имущих не стал бы церемониться в особенности с такими ярыми заговорщиками, как они. А выхода не было, приходилось ждать восемь часов до того момента, как их приведут на вынесение приговора.
«Но где же Гапдумол?» – эта мысль не давала покоя молчаливому, угрюмому Вельмолу.
Место последнего суда выглядело для измученной тяготами и боем Сури зловеще; огромные, до сводчатого потолка статуи новых богов возвышались над обширной залой, взирали на судимых грозно, без доли сочувствия.
Стражники приковали их в самом центре зала суда, окруженных полукругом из возвышенных скамей, на которых восседали пожилые мужи, которым достойного вида не придавала даже лучшая одежда. Чуть поодаль, на постаменте с кожаным креслом восседал тучный, с двумя подбородками с глубокими морщинами судья. Все они взирали на чернобородого и остальных сверху вниз с презрением и долей насмешек. Некоторые перебрасывались шуточками между собой. В этой обширной комнате стоял нескончаемый старческий кашель, ропот приглушённых голосов.
Вельмол безучастно глядел в окно, где шёл ливень с грозой. Он как будто бы не слышал тех проклятий, издёвок и ругательств, что сыпались на его команду этими советниками с гневно яростным голосом судьи, который первым начал речь.
«Мы проиграли. Из-за меня». – только об этом Вельмол и думал всё время. Не в силах сказать последние слова из-за железного кляпа, он чувствовал тяжёлый груз – он подставил тех, кто в него верил и хуже быть уже не может.
– О-о-о, да! Наконец-то вас изловили! Я давно мечтал разобраться с вами перед самими божествами – так пусть же они созерцают на ваш немыслимый, нижайший позор! – вскричал судья, чуть приподнявшись руками за ручки на высоком кресле, но его старческие ноги еле выдержали эмоционального напряжения, и он чуть было не упал. После этого он сопел как пёс, не находя слов какой-то промежуток времени, но, ему подсказали что нужно сказать под данный момент.
– Посметь посеять смуту в народе и поднять руку на великих мужей? Вы! Чтоб вас всех покарал проклятый Адишол! Доселе неслыханные обвинения! – закричал он ещё громче, до такой степени, что Сури вздрогнула от ужаса. Она знала куда отправляют заговорщиков. Наручники с кандалами и цепью бились друг об друга из-за её тряски – никто из соратников никак не мог её успокоить и подбодрить. Она нестерпимо хотела во что бы то ни стало, любыми возможными способами навсегда уйти из этого места. Ей было тяжело всё это слушать и терпеть.
Судья не прекращал изводиться:
– Перво-наперво: это измена государству и попытка переворота! Посягательство на жизнь самого импе... – он прервался, оглянулся в темноту коридора и энергично кивнул. – Это неважно... Подстрекательство глупцов в соучастии против короны! Шантаж и подкуп высокопоставленных личностей! Желание через королеву нейтралитета очернить деяния императора – неслыханно! Убийство многих мирных жителей, порча имущества, присвоение чужого имени! Да, Вельмол! Мы знаем кто ты! Ох, как замечательно. То есть ужасно! С помощью имени лорда Джутана ты также освободил Безымянного, подменил нескольких казначеев, купил рыбную фабрику на чужие деньги, и, что хуже всего, стал кормить этих... нижайших! Позор на весь твой род! Обыскав ваш притон, были найдены запретные книги с чертежами поместий и замков, а также будущие пакостные планы! Но не стоит забывать о мелочах!
Судья и дальше продолжал вволю высказываться и орать, далее Вельмол не стал слушать, по крайней мере усиленно пытался этого не делать. Зато вот Рэномил слушал внимательно, и понял, что к ним привязали чужой груз преступлений, уж точно не совершённый никем из всех, даже новобранцами.
Почти половина из всего вышесказанного была чистая клевета и хитрая выдумка высшего совета, вперемешку с ложью; вся команда это понимала, но не в силах была возразить никоим образом. В таком мрачном городе как Горбри и одного преступления вполне хватало на пожизненное заключение: оставался вопрос, зачем сыпать так много соли на рану?
Ронэмил отчётливо чувствовал связь со своей девушкой, и от этого ей, также, как и ему, было больно. Ему подумалось о том, что её пытают, или же, быть может, настал тот самый срок, и чадо рвётся на свет. Он не участвовал в поддержке Катроны в необходимый момент, ему было мерзко на душе. Нестерпимо желалось вырваться из этих оков, перебить всех этих мудрёных пней и толстосумов, которые свысока взирали на них с презрением и чуть ли не плевались. Они были ему противны во всех отношениях, даже несмотря на их строение тучных тел и лиц, которые излишне ожирели.
«К чему весь этот цирк?» – думалось угрюмому Ивралию.
Но что поделать, такова жизнь власть имущих, возвышаться за счёт других – более низших и менее хитрых. Есть столько, сколько влезет, и то, что никогда не опробует простой смертный гражданин Горбри. Они, по-своему, старались в чём-то, как могли, обустроить эту столицу и позаботиться о вечной проблеме безработице, но это было очень сложно: в этом городе много народу живёт, на всех места никак не хватит.
Конечно же верноподданные короны были далеко не чисты, особенно перед Адишолом. Каждый второй из них совершал разнообразные махинации с целью набить и без того забитые до предела карманы ещё большей суммой с помощью любой возможности; будь то занижение зарплат простых трудяг на фермах, усадьбах, рудниках и копях, что, ясное дело тем очень не нравилось, но они не могли пойти против короны, так как стражников в этой стране хватало, и переворот для неимущих приравнивался к бессмысленному самоубийству. Но Самоотверженные показали имущим то, что всё же люд простой способен объединиться и дать жёсткий отпор за десятилетия угнетения.
Трудяги были совершенно простые и в чём-то даже слегка туповаты, но покорные и склонные к новым, выдуманным в парламенте переменам. Им не желалось чего-либо большего для жизни, чем то, что они имели на данный момент: по-своему они были счастливы. Люд был покорен, и потому слаб для радикального изменения своей жизни в другую, лучшую сторону. Поставить на карту всё-то малое что есть – вот чего они боялись. Горстка людей чувствовала, что их нагло обворовывали и недоплачивали почти половину из кровного заработанного. У некоторых, малость прозревших, не было чёткого плана действия, лишь злость на такую ситуацию толкала их на противозаконные действия. Они тоже, как и Вельмол чувствовали несправедливость, но не могли додуматься до чего-то большего, чем маленькие, бессмысленные пакости по отношению к зажиточным господам. Большинство из них из-за нищеты занимались разбоем фабрик короны, поставляющих продукты специально на стол верноподданным короны; разорением занимались особенно те, кто жил за пригородом, с простой и немудреной целью – хоть как-то прокормить многодетную семью, так как новые божества требовали больше рождённых детей. Таких при поимки либо вешали, либо отправляли к наблюдателям на перевоспитание, чтобы до них дошло, что всё в Горбри отлично и даже безупречно; не стоит по глупости рисковать лишний раз.
А вот судья, проговорив весь вердикт за треть часа, был доволен собой и наконец-то, за всё время злобных речей и желчи успокоился, откинувшись на спинку удобного кресла.
Все присяжные подтвердили его слова громогласным кличем, подписали нужную бумагу и вручили её, сидящему до сих пор в тени императору, который был живее всех живых на удивление Вельмола.
«Что за ерунда?» – подумал он, злобно глядя на императора.
Тот вовсе не торопился ставить печать своим перстнем. Лицо Мистамина было бледным и одновременно томным. Этот человек был истинным добродетелям и гуманистом, никогда не делавшего поспешных выводов. Безусловно приговор был невероятен, даже громогласен. Чего, в самом деле, стоит поставить печать и забыть о проблеме? Он долго глядел на заключённых и бумагу, силясь особенно пристально распознать нечто определённое, скрытное в лице чернобородого, недовольным его правлением лидере сопротивление.