Он очень боялся смотреть в глаза людям, но не детям. Деньги для него служили как прикрытие с гарантом безопасности – но самое главное, благодаря им он мог продолжать существовать и творить всё что ему вздумается. Он не раз думал о самоубийстве, мысли его заходили до самых разных своих кончин, но в конце концов он пришёл к выводу, что это ниже его достоинства и ещё есть ради чего жить.
Лишь изредка выходя на улицу прогуляться, ближе к парку, он садился на скамейку как точно такие же простые люди и делал вид, что читал газету – но на самом же деле он внимательно, но скрытно приглядывал за детьми. Даже простое созерцание подпитывало его, заполняло пустоту радостью.
Встревоженный Вельмол, видя всё это глазами безумца, морщился от отвращения, но продолжал смотреть, чувствуя себя другим.
Вифинар почти ни с кем не разговаривал, в том числе со стражей и прислугой. Но бывали и редчайшие исключения, если это были расспросы о его жизни в кругу высших особ – в такие моменты он был очень аккуратен в ответах, а порой и просто скуп. Его не волновали возможные преследования и наказание за всё содеянное, пусть даже последует самый худший исход под взорами населения на главной площади Горбри – он думал, что это не так страшно, как может показаться.
Страдания своего разума он вымещал на ни в чём неповинных молодых душах. Это отчасти помогало, но временно. Волновало его осознание того, что он начинает превращаться в настоящее чудовище, но и опять же остановиться он был не в силах. Чем дальше он заходил, чем более извращался, тем труднее становилось выбираться в общество. Также тяжко было выходить из поместья на чистый воздух, в парк к людям, и находить общий язык в парламенте. Он становился ещё более молчаливым и воздержанным, высоко поставленные личности думали и переговаривались меж собой, что он в дурном настроении или же приболел. Люди и само присутствие их давило на него. Иногда Вифинар желал, чтобы они все исчезли из его жизни навсегда, чтобы он остался одним в этом мире, и чтобы всё это прекратилось – но он понимал: это невозможно.
На задаваемые вопросы он всё чаще стал отвечать кивками, отрицаниями головой и жестами – вовсе не используя слов. Изменения своей чёрной личности он не мог никак скрыть – и, похоже, дойдёт до того, что он вовсе сломается и не сможет выйти из поместья.
Так и вышло. В один пасмурный день он захотел, как обычно, прогуляться до главной площади, зайти в парк и посидеть на скамье делая вид, что читает новый выпуск газеты. Но это не совершилось. Ещё около высоких кованых ворот его впервые охватил всеобъемлющий, невиданный до этого страх быть пойманным и осуждённым. Он почувствовал всю тяжесть своего существования и то, сколько вреда он нанёс этому городу – сколько семей пострадало и лишилось детей из-за него. С содроганием в руке он убрал её от ручки двери и, развернувшись, отправился назад к поместью на дрожащих ногах – но путь этот был далёк и тяжёл. Не дойдя и половины пути, он рухнул на землю. К нему бегом направилась стража и донесла до пятого этажа в его покои на постель.
Доктора вызывать никто не стал, у него в поместье ранее жил свой личный медик, который, как и многие другие, не задавал лишних вопросов, а просто выполнял свои обязанности. Он аккуратно намекнул ему на то, что всё это скорее всего из-за недосыпания, но он наотрез отказывался ото всех лекарств и настоев.
Вифинар почти не спал и его не тянуло ко сну, но с ним часто случалось так, что он отключался случайно на непродолжительное время и вновь продолжал впустую бродить по огромным комнатам и коридорам поместья. Во времена перерыва, когда он воздерживался от игр с детьми, часто случалось так, что он долго и неустанно смотрел в зеркало на своё ухоженное лицо. Он находил в нём нечто манящее и таинственное, пытался разгадать, что же в нём особенного.
Более самостоятельно он не осмеливался выходить в город к людям, но вместо этого он вместе со свитой страж ночью выезжал на карете до леса, по которому гулял почти до рассвета, вдыхая аромат папоротника с лестными цветами, и тем самым успокаиваясь.
Во время очередной прогулки по лесу, возле ручья он снова решил глянуть на себя – и эффект был сильнее, чем тогда, когда он глядел на себя в доме у зеркала. Его лицо из-за изменчивого потока ручья принимало разнообразные формы, синее бездонные глаза, хищно и внимательно поглядывающие на него же самого, страшили его. На Вифинара мгновенно нахлынули воспоминания обо всех сломленных, изуродованных и под конец убитых детях.
Ему подумалось:
«Да, – понимал он, – Вот каким я стал. Пути назад больше нет».
Время от времени он спускался в подвал, куда доступ был закрыт всем остальным, и занимался своими таинствами, переданными ему отцом.
-------------------------------------------
Острое как игла в голову видение закончилось, теперь Вельмол знал, куда следует направляться. Вместе с Ивралием и остальными они, объединившись, поднялись на пятый этаж.
Словно кровопийца, выжидающая очередную игрушку в виде молодняка, Вифинар сидел в своём уютном кабинете возле камина на последнем этаже и дожидался очередной партии молодых душ, читая в запой стихи для детей.
Прошло достаточно времени для того, чтобы он начал слегка нервничать, а затем и паниковать из-за того, что никого к нему так и не привели.
«Но сегодня же именно тот самый день, почему может быть задержка?» – неугомонно била его мысль в голове, не дающая спокойно сосредоточиться.
Он был не в силах более сидеть и ждать, ему захотелось срочно расспросить об этом слугу. Отперев дверь на ключ, он нараспашку открыл её и начал звать своего подданного громким, но малость ослабевшим, чуть ли не писклявым голосом. Никто не откликался и тем более не шёл к нему на зов. Только последний, пятый этаж особняка не был в упадке так, как остальные, оставленные и покинутые.
Резкой подножки он не ожидал, да и не был привыкшим к боям, потому и свалился как куль – без сопротивления, закричав от неожиданности. Вифинар не ожидал крепкого захвата за шею, он оглянулся и увидел перед собой чернобородого мужчину, который, хмурясь, придирчиво рассматривал его лицо.
Тут Вельмол и подумал:
«Это точно он. Таких глаз я никогда ещё в жизни не видел, хоть и повидал убийц и мародёров, не ведающих что такое пощада и милосердие».
– Ещё кого-нибудь удалось найти? – спросила Сури.
– Тут есть только он. Это забытое место, больше никого нет. – ответил лидер.
– Вельмол, это он? – обрадовался Ивралий, сжав зубы.
– Он. Видите, как лицо прячет? Ещё и руки трясутся. М-м-м, что это? Детские стихи? Друзья, вам лучше не спускаться в подвал – ничего хорошего там нет. Не поверите, но мне остро явилось видение, и я прочувствовал всё-то, что ему удалось совершить за несколько лет. Это было… хуже кошмара.
– Всё же перед уходом мы проверим подвал. – твёрдо заявила Сури, а Ронэмил подтвердил.
– Скоты, что, способны напасть только толпой на одного? – протестовал Вифинар. – Отпустите немедленно, вы и понятия не имеете с кем связались! Я запомню каждое из ваших лиц, вас непременно разыщут мои приближённые! – злился он и пытался вырваться из захвата Сури, но это было без толку, он только силы тратил впустую.
Его попытки высвободиться выглядели нелепо почти для всех, как и то, что Вифинар пытался твердить им. Сури была в трижды сильнее и ловчее этого дохляка, она сама, подпитываемая злобой, справилась с доставкой мужчины на нижний этаж. Всё это время пойманный кричал, извивался, пытался было кусаться и вопил, звал на помощь, срываясь на визгливый крик.
Чернобородый, поморщившись, произнёс:
– Ронэмил, вдарь ему хорошенько, голова разболелась. – тот всё понял и на выдохе врезал похитителю локтем в живот, и этого вполне хватило, чтобы замолкнуть. Он еле дышал, кашлял и жадно хватал воздух ртом. – Ты и не представляешь, что тебя ждёт. Знаешь, как заставить душу гнить и страдать? Оставить её неупокоенную в этом мире. Это мы и сделаем с тобой.