Однажды он очень сильно поблагодарил своего единственного друга за всё, за длительные тренировки, за правильные поучения и за поддержку, сказав:
«Я ничего бы не добился без тебя. Нескончаемые провалы и горькие неудачи могли бы буквально довести меня до... Но благо ты подвернулся и помог мне стать тем, кем я теперь являюсь. Ты, и только ты вовремя вырвал меня из этой печальной ситуации, обучил необходимым азам, и стал дружить со мной. За что я тебе очень благодарен, и клянусь быть верным напарником по оружию».
Из Ронэмила выдался небывалый воин, жаждущий сражения и не ведающий жалости. То, что он был неоправданно жесток к противникам, очень не нравилось Вельмолу, и он не раз пытался переубедить того, но было бессмысленно.
«Он как будто бы был создан только для войны». – так однажды заключил он, глядя на упорные тренировки одноглазого друга.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Вельмол, на мгновение вернувшись из воспоминаний, в отличие от своего друга не усердствовал в кровопролитии невинных на его взгляд людей. Конечно же, он порой просто парировал своим широким одноручным мечом удары, нанесенные вилами и молотами, дабы ему не нанесли урона, но сам он не наносил ни единого смертельного удара, так как это расценивалось для него как что-то неправильное, ненужное. Убил он лишь двоих мужчин, более-менее вооружённых мечами и приодетыми в кольчугу с прочной кожей, и то лишь по прямому приказу капитана Отамира, которому не нравилось его бездействие.
Запыхавшись от затянувшегося боя, Ронэмил взглянул на своего друга, увидел его кивок и улыбнулся, припоминая прошлое этого возрастного человека.
Родом чернобородый был, как и Ронэмил из мрачного Горбри. Всю жизнь он прожил в скромной хижине в Деревянном квартале с двумя возрастными сёстрами, женой Филити, дочкой Сэндри и сыном Модуном. Значимый срок не повлиял на вялость разума Вельмола; совсем наоборот – он был живее всех живых. Приёмные родители его умерли недавно, почти одновременно от новой, быстро распространяющейся болезни, от которой лекари с алхимиками никак не могли изобрести лекарств, и толком не знали, с чем имеют дело. По всей столице в этой эпидемии винили Безымянных, на которых они сейчас и напали. Пусть даже какая-то мелочь случиться, всё равно винят только их. Вельмол хоть и понимал, что тёмный день кончины родителей когда-нибудь должен наступить, всё равно всю свою жизнь боялся, что ему придётся стать главой и опорой семьи; не из-за трудностей будущего и финансовых проблем, а из-за простой, но всё же неотвратимой потери двух самых важных и любимых близких. День потери отца и матеры был для него худшим и запомнился навсегда.
Эпидемия под названием Мутная кровь быстро охватила родину Вельмола. Болезнь протекала тяжко, словно наказание от предков, которые были недовольны ходом событий на землях Горбри. Эта пагуба умертвила уже многих за тридцать два года. В чём именно крылась причина заражения – установлено не было. Основные симптомы были прискорбными: постепенное помутнение рассудка, переходящее в бред со вспышками бешенства. Всё заканчивалось некрозом конечностей. Кожа поэтапно приобретала омерзительные виды, от бурых и многочисленных волдырей, а под самый конец и вовсе отслаивалась кусками. Были также не настолько серьёзные изменения в организме, как гниль зубов, изменение цвета глаз и волос в светло-серый оттенок.
В те далёкие времена Вельмолу пришлось переселить своих родных в лечебницу, чтобы не пугать детей и жену их внешним видом. Он надеялся, что там их вылечат, но как оказалось впоследствии – там занимались только изучением болезни с последующими экспериментами новых вакцин. Все в Горбри, особенно простолюдины, проходили регулярные, принудительные проверки участков кожи, окрас глаз, и целостность зубов.
Вельмола и Ронэмила из воспоминаний вернул грохот обвалившегося из-за пожара дома. Чернобородый мотнул головой, и вновь окунулся в гущу боя в деревушке Холфрам.
Горстка солдат, не теряя времени и слушаясь приказа, поджигали остальные деревянные строения. Один из наёмников еле-еле успел унести ноги, вынося драгоценности из горящего дома в виде мяса, овощей и бутылок вина в мешке.
Потчевали армию императора Мистамина скудно. Особенно наёмников, им всем выдавали только пару мешков с картошкой на весь путь, которую они жарили на привале у костра. Остальное приходилось выпрашивать у солдат, либо же просто терпеть такие условия.
К Вельмолу направился сержант, который наскоро зажёг кремнем факел. Он передал ему в руки пламень, скомандовал голосом, лишённых каких-либо чувств:
– Подожги мельницу.
Вельмолу ничего не оставалось кроме того, как повиноваться и подойти поближе к строению. Приоткрыв дверь, он удивился, увидев старуху, которая закрывала ладонями рты двум детям. Он на некоторое время замешкал, не зная, как действовать. Увидев в руках у него огонь, женщина начала яростно размахивать руками и выкрикивать на его языке: «Только не детей!» Он шмыгнул носом, кивнул и просто показал пальцем на свой меч, а затем на выход.
Ронэмил разыгрался в бою, его лицо обагрилось чужой кровью, единственный голубоватый глаз горел азартом. Обернувшись к мельнице, он за какое-то мгновение увидел схожесть лица этой пробегающей мимо него женщины со своей матерью. Недолго думая, он со злостью сжал зубы и ударил женщину тупой стороной копья по голове, когда та пробегала в сторону леса. К счастью, детей никто не стал трогать.
Злорадного капитана Отамира и онт-лейтенанта очень обрадовало такое обращение с безоружной женщиной, и он, подозвав к своей лошади Ронэмила, что-то шепнул ему на ухо.
Огонь по мельнице очень быстро распространялся, и спустя мгновение всё здание охватило пожарище. Вначале был слышен треск соломы с досками, но спустя некоторое время на самом верху здания, где пряталась какая-то семья, стали раздаваться их крики. Кричали и протяжённо плакали дети, с десяток уж точно, и несколько женщин, которые неистово завывали. Их вопли постепенно переходили в хрипящее бульканье, а затем и вовсе всё смолкло для шокированного Вельмола. Он ничего более не слышал, находился в состоянии непосильной тревожности, осознавая то, что он, и именно он убил ни в чём неповинных мирных женщин и детей.
Что-то надломилось в нутре чернобородого. Во рту появилась сильная горечь, дышать стало тяжело. Он нелёгкой поступью отошёл подальше от пожарища, не веря в случившееся, проклиная себя и просто сел посреди дороги вокруг царящего хаоса смерти, обхватив руками голову. Вельмол дрожал, с яростью сжимаю свою могучие ладони и много раз про себя проговаривал:
«Нет, этого не может быть…»
Но один из защитников этой деревушки никак не сдавался, что начинало сильно раздражать капитана Отамира. Одиночке было на вид около тридцати с лишним лет, он держал в обеих руках по топору и дрался отчаянно. Его мускулистое тело покрывала рваная и грязная штанина серого цвета. Волосы, слипшиеся от дождя, были ядовито-тыквенными. Он с лёгкостью отражал и контратаковал удары мечей и копий, словно для него это была простая игра с детьми. Он положил уже с десяток наёмников и горстку солдат, с целью не подпустить никого к своему дому. Но всё же трое бойцов смогли его оттеснить от дома с помощью копий, которые он яростно отбивал, не давая себя задеть.
Как только проход к дому освободился, туда вбежал солдат с довольной ухмылкой и факелом в руке, который он сразу метнул внутрь постройки. Женщина в вишнёвом платье выбежала из этого самого дома. За руку она держала девочку лет шести-восьми, которую дерзко вырвал из её рук проворный солдат. Мужчина мигом взвалил её на свои плечи и унёс прочь к лошади Отамира.
Дом воина-одиночки полыхал, его дочь схватили, жена же пыталась её освободить. Увидев это, он что-то вскричал им всем и, оглядев хаос и жестокие ухмылки воинов, с поникшей головой всё же сдался, откинул топоры в сторону. Он сел на землю, уперев взгляд в наблюдателя, пристально следящего за ним.
Его, сдавшегося, окружили и принялись молотить не простыми кулаками и ногами, а закованными в сталь кулаками и сапогами.