Он оглядывал каждого наместника придирчиво, затем, когда им удалось усмирить взволнованную толпу, владыка угрюмо-властно начал:
– Братья и сёстры, скоро начнётся то самое, что я видел в своих грёзах. Начнётся массовое воссоздание Самоотверженных. Я видел – это восстание, если его не пресечь, коснётся каждого из нас! Я ни в коей мере не поддерживаю правление Мистамина, но враг моего врага – мой друг, и потому, я сделаю так, чтобы вы, братья и сёстры, объединились с силами короны в решающий, значимый для нас день. Я предупреждал вас, когда-нибудь грянет день, когда от вас потребуется истинная преданность Адишолу и его замыслу на счёт этой земли. Адишол – против этих выскочек. Так вот, этот день скоро грянет. Готовьтесь пролить скверную кровь.
Выслушав мгновения будущего, братья и сёстры, подзарядившись словами владыки, направились по своим делам; кто-то продолжал упорно лепить глиняные статуи, некоторые обсуждали новые проповеди, иные стояли в сторонке и перешёптывались о владыке и его речи.
Каждый второй приспешник культа из особенной земли, добытой возле жерла вулкана, создавал статуи в честь Адишола. Некоторые, чтобы ускориться, помогали друг другу, радуясь, что маленькие, пока ещё бездушные создания в скором времени займутся благими, с их точки зрения, намерениями. Они верили: мысли материальны, и подтверждением того была первая ожившая статуя, находящаяся в подвале святилища.
В этот пасмурный день на братьев было возложено специфическое задание – проникнуть в охраняемое здание и убить брата графа Фроцилуна, выдвигающие громкие и неслыханные для их слуха речи в парламенте. Владыка видел – если того не заставить смолкнуть, то неминуемо в его слова в определённый момент уверуют, и в лице Сумеречной звезды узрят точно такую же угрозу, как от Лериля.
Много человек не понадобилось, только двое, которые прихватили с собой одежду в виде простых серых ряс. Никто бы не стал задавать лишних вопросов духовенству, на то и была сделана ставка. Таким людям разрешалось проходить где угодно – таков был закон императора Мистамина. Они были словно невидимками, им не задавали лишних вопросов, разве что изредка кланялись и просили благословения. Два брата уже дошли до нужного особняка, достали маленькие кинжалы и держали их скрытно внутри глубоких рукавов.
– Идём спокойно, он этажом выше. По логике в это время суток он должен находиться в обеденном зале. Говорить буду я. – сказал тихо пухленький рыжий коротыш.
– Здравствуйте! – подошёл чуть ближе один из трёх охранников. – Вы что-то хотели в этот поздний час от лорда?
– Да. Мы бы хотели спеть песнь спокойствия лорду перед ужином, потому как его слуга передал нам о мучающих его кошмарах.
– А ну конечно, всё верно. Но... слегка поздновато, быть может он уже заснул своим сном. – отозвался другой стражник, позёвывая.
– И всё же мы считаем, что песнь поможет тому, чтобы сны снились добрыми, а следующий день стал продуктивный. Разрешите пройти. – рыженький ещё более сделал милостивую улыбку и крепче сжал кинжал.
– А, да, да – конечно. Вы двое, отойдите. Пусть духовники благословят лорда, он нам потом спасибо скажет! – этот стражник был верующим, и это хорошо сложилось.
В этот день принц Фроцилун лишился своего брата. В городе был слух, что к нему в особняк были подосланы убийцы; сам же принц догадывался о том, чьих это рук дело и не собирался сидеть сложа руки, дав волю убивцам-фанатикам.
------------------------------------------------
Адишол охотно принял множественные жертвы, но ему всё было мало. Он был слишком зол на весь этот мир и через сновидения, насланные владыке, требовал всё больше жертвоприношений. По Горбри издавна ходила старая легенда о причине гнева этого божества; поговаривали, что дело в изгнании Адишола в безбожный мир за отступничество от старых устоев. Мудрецы молвили, что на этого бога наложили проклятье за наращивание силы запретным путём.
Ему нравился сладковатый вкус жертв, что ему преподносят. То были в основном простые трудяги, шедшие к себе обратно домой, с таверн или шахт. С каждым днём его бессмысленная злость нарастала, как и аппетит.
Один член культа по имени Мифус всё сказанное владыкой понимал, но иначе. Особенно он сознавал то, что всё это неправильно – но он знал: попытаться выйти из этого улья было равносильно самоубийству. Многие пытались устроить побег, и только единицам удавалось навсегда выпутаться из этих пут так, что их поиски прекращались. Ему ничего не оставалось, кроме как подражать своим братьям с сёстрами, изображать копии их лиц – улыбающиеся и довольные всем, но внутри же он испытывал противоречивые чувства.
Он сам с собой спорил в голове, иногда это доходило до того, что он потел и чуть было не кричал, но сдерживался – так как нельзя было выдавать то, что он осознал. Его мучило то, что нельзя ни с кем поделиться о своих мыслях, которые были изменчивы, но постоянны. Через слухи между сестрами он был наслышан о Самоотверженных. Какой-то внутренний позыв манил его к этим заговорщикам. Он считал их свободными, а их намерения – интригующими и в то же время действительно праведными. Как раз то, чего не хватало в его жизни. Он был средних лет мужчиной, гладкое как мрамор лицо которого не украшали возрастные морщины.
Чтобы хоть как-то отвлечься от скверной правды о культе Сумеречной звезды, он читал не те пергаменты, что братьям и сёстрам выдавали наместники, а то запретное, что попадётся под руку в библиотеке. Выбирать времени не было, он всегда в ней действовал скрытно. Там всегда было много народу, но каждый знал: шуметь, и тем самым прерывать углубление в текст – запрещено. В этой обширной светлой комнате были отдельные столы и читающим было приятно проводить время на маленьких, но удобных скамьях, отвлёкшись от обыденного дня. Одиночка всегда выбирал тот стол, где может поместиться лишь один человек. Он любил и предпочитал одиночество, когда остальные в его среднем возрасте предпочитали шумные дискуссии и разгул в других местах паломничества и святилища.
Мифус был сдержан, но рассудителен в своих ответах перед владыкой. Свет из высоких окон хорошо освещал то, что он читал – а когда сон не удавался, он приходил сюда же и зажигал толстые свечи, которые были предоставлены всем в большом количестве.
«Зря я ввязался в это. Теперь уже, похоже, никак не спастись, не зажить новой и полной жизнью». – частенько посещала его такая мысль.
У себя в скромной комнате он аккуратно разрезал новую книгу ножом на несколько частей, предпочитая читать исключительно в библиотеке; с задней части был виден пергамент, который был ему не интересен, так как он думал, что это всё муть, с передней же – несколько страниц из выбранной ему книги.
Он был начитанным, но никогда не показывал никому и не перед кем своего превосходства в знаниях. Понимая, что ему из охраняемого святилища никак не сбежать без помощи извне, он так и продолжал жить, делая вид, что он один из братьев культа Сумеречной звезды. Но постепенно, изображая себя тем, кем он не был, ему было тяжко ото лжи перед самим собой. И не перед кем было действительно искренне выговориться, попросить совета, или хоть обмолвиться парой-другой добрым словом – а не теми стандартными для них волнениями, перечислениями достоинств Адишола, и всякой фанатичной ерундой.
В один из рутинных, однотипных дней, блуждая возле одинаковых статуй и делая вид перенасыщения вдохновения от них, его, махая рукой и кивая головой, тихо позвал собрат.
– Брат, постой-ка. Хочу переговорить с тобой об одном деле.
– Да, конечно. Отойдём сторонку? – Мифусу показалось, что дело серьёзное по его выражению хмурого лица. Лёгкий и непрошенный озноб прошёлся по спине одиночки.
Они отошли подальше от остальных к высокому окну, тут их никто не мог слышать. Он оглядел брата и нахмурился, у того было грустное, вспотевшее лицо, а нос изгибался вниз, чуть ли не касаясь бескровных губ.