…По состоянию на 9.00 24 июня 1941 г…На участке [Коломыйской] комендатуры выброшен германский парашютный десант в числе 50 человек, одетых в пограничную форму и гуцульскую одежду. 35 человек из этого числа взяты в плен, остальные разыскиваются».
29 июня танковые части противника блокировали города Станислав и Львов и, зайдя нам в тыл, отрезали пути подвоза боеприпасов и питания.
30 июня был получен приказ оставить границу…
1 июля. Школа как разворошенный муравейник. Кто-то куда-то бежит, кто-то что-то тащит — вороха обмундирования, учебные винтовки.
— Куда?
— Командир велел в колодец бросить…
— Вторая рота, бегом к вещевому складу! Кто хочет сменить сапоги — можно взять командирские яловые…
Это уже совсем неожиданно. Нам, курсантам, — и командирские сапоги? Поддался этому искушению и я. Снял свои кирзачи, уже повидавшие виды за девять месяцев службы, надел новенькие кожаные.
Рядом с вещевым — продуктовый склад. Там на три повозки курсанты грузили какие-то мешки и ящики.
Часов в девять вечера дежурный вызвал командиров взводов к начальнику школы. Вернулись они быстро. По лицу нашего старшины нетрудно было догадаться, что принесенное им известие нельзя отнести к разряду обычных.
— Третий взвод, ко мне!
Построились быстро.
— Товарищи курсанты, — старшина запнулся. — Товарищи курсанты, обстановка очень сложная. Вы знаете, что уже восьмые сутки на нашем участке границы идут бои. Коломыя окружена. Получен приказ: сегодня оставить город… Да, ребятки, — голос у старшины дрогнул, — не думалось, что такое получится… Задача, — резко произнес он, — собраться быстро, взять с собой винтовку, два подсумка патронов, гранаты, противогаз, шинель в скатку, флягу для воды, вещмешки с личным имуществом. Собак — на коротких поводках, но длинные тоже взять. А также щетки и скребницы… Ничего лишнего не брать! Ясно? Сам проверю. Выступаем в двадцать три ноль-ноль. Разойдись!
В двадцать три ноль-ноль мы уже стояли в колоннах повзводно, с собаками на коротких поводках. Из города доносился раздирающий душу вой сирен воздушной тревоги. Над Коломыей полыхало зарево. Горела нефть… Чей-то пес тоскливо завыл…
— Школа-а! — донеслось от головы колонны, — шагом… арш!
Не очень держа равнение, тронулись. За нами потянулись повозки с продуктами, еще с какими-то вещами и походная кухня на паре лошадей.
Немецкие и венгерские войска к вечеру 1 июля практически окружили город. Кольцо оказалось незамкнутым лишь на одном участке в несколько километров. Это нас и спасло. При вооружении, которое мы имели, это мог быть наш первый и последний бой.
Где фронт? Где части Красной Армии? Когда же она наконец остановит немцев, погонит их на запад, назад, за границу?! Ведь прошло уже восемь суток! Восемь… И верно ли говорят, что немцы уже где-то под Ровно? Но почему тогда у нас тут боев не было? Говорили как-то, что на другой окраине города немцы сбросили авиадесант и одеты их солдаты в нашу пограничную форму. Но будто бы городская комендатура их быстро переловила. Может, не завтра послезавтра вся война и кончится? Зачем жё тогда отходить? Зачем же столько всего в школе сожгли и бросили? Разные путаные мысли приходили в голову. Информации-то у нас, рядовых, никакой не было, сводок информбюро по радио никто не слышал. Где оно, радио-то? А слухи ходили один страшнее другого: об отступавших и окруженных, о погибших заставах и разбомбленных эшелонах. Такое даже слушать было страшно, не то что обсуждать. Вслух и не говорили. Помилуй бог, это же провокация, паникерство! А дома что? Уже две недели я не получал писем от родных. И о себе ничего не сообщишь. Нас предупредили: не пишите, почта все равно не работает…
Мы отходили к северо-востоку, в сторону Киева. Направление становилось известным по мере того, как оставались позади города, городки и села Западной Украины. Коломыя — Городенка. Почти 40 километров. Это был наш первый ночной переход. 3 или 4 июля где-то между Городенкой и Гусятиным мы перешли Збруч. Эта река была нашей старой границей.
Жаркий, душный день. Дорога запружена машинами, повозками. По обочинам — люди. Задыхаясь от пыли, изнывая от палящего солнца, идут бесконечной то редеющей, то густой цепочкой люди, тащат тачки с домашним скарбом, собранным и напиханным как попало, — тут и узлы, и сундуки, и самовары, и иконы. Рядом волочится коза или корова. Плачут дети, уставшие, испуганные. Скольких же людей война отправила в это горестное шествие. И кто из этих несчастных, сорванных войной со своих родных мест, был готов к эвакуации? Да и слово-то это разве часто приходилось слышать?.. И что говорить о беженцах, если даже военные не знали, как надо отступать. Разве этому учили? Красноармейцев учили бить врага на его территории.