Сняли тридцать гаек с замков. Сняли крышку. Только и успел я заметить, что Гагарин, чуть приподняв левую руку, внимательно смотрит на меня в маленькое зеркальце, пришитое к рукаву, тихонечко насвистывая мотив песни: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках ее сын пролетает». Смотрю на кронштейн этого КП-3. Все на месте. Так, на всякий-случай переместили его чуть-чуть. Подумалось, наверное, это наши электроколдуны — пультовики — там, в бункере, проморгали, не заметили загорелась или нет нужная лампочка. Так оно и было, по в этом признались они гораздо позже.
Последний взгляд, прощаться с Юрием уже некогда, успел только поймать в зеркальце его хитрющий взгляд. Крышка опять на замках. Снова гайки: первая, пятнадцатая, седьмая, двадцать третья… Есть последняя!
Из фонограммы переговоров:
«8 часов 13 минут. «Заря-1» (Королев). Как слышите меня? Крышку уже начали ставить, наверное?
«Кедр» (Гагарин). Вас слышу хорошо. Крышку уже, очевидно, кончают заворачивать.
«Заря-1» (Королев). Понял вас. У нас все хорошо… Только что справлялись из Москвы о вашем самочувствии. Мы туда передали, что все нормально.
«Кедр» (Гагарин). Понял вас. Передали правильно… Если есть музыка, можно немножко пустить».
В телефоне голос Сергея Павловича:
— КП-3 в порядке. Приступайте к проверке герметичности.
— Есть!
Фу-у! Как гора с плеч…
Из фонограммы переговоров:
«8 часов 17 минут. «Заря-1» (Королев). Ну как, музыку дали вам? Нет?
«Кедр» (Гагарин). Пока не дали.
8 часов 19 минут. «Заря-1» (Королев). Понятно, это же «музыканты»: пока туда, пока сюда — не так-то быстро дело делается, как сказка сказывается, Юрий Алексеевич.
«Кедр» (Гагарин). Дали. Про любовь…
«Заря-1» (Королев). Дали музыку про любовь? Это толково, Юрий Алексеевич, я считаю…»
Герметичность проверили быстро — все в порядке.
— Есть герметичность! — это я в трубку телефона. В ответ голос Сергея Павловича:
— Хорошо. Вас понял. Заканчивайте ваши дела, сейчас мы объявим тридцатиминутную готовность.
Из фонограммы переговоров:
«8 часов 25 минут. «Заря-1» (Королев). Герметичность проверена — все в норме, в полном порядке. Как поняли?
«Кедр» (Гагарин). Вас понял: герметичность в порядке. Слышу и наблюдаю: герметичность проверили. Они что-то там постукивают немножко»,
Мы собрали инструмент, надо спускаться вниз, а до чего же не хочется! Руки так и тянулись к шарику — дотронуться еще раз, похлопать его по круглому боку…
Стукнула дверь лифта, рывком пол ушел из-под ног, минута — и мы внизу. Подошел к Сергею Павловичу:
— Прошу разрешения быть во время пуска в бункере управления.
— Ну что же, не возражаю. Только в пультовой будет народу много, так что будь где-нибудь поблизости.
До старта еще минут двадцать. Можно побыть еще здесь, рядом с ракетой. Заканчивалась заправка топливом третьей ступени. Центральный блок и боковушки были заправлены раньше. Их бока покрылись толстым слоем инея, он пластами отваливался и слетал вниз. Будто елочка зимняя отряхивалась.
От ракеты отъехала высокая металлическая ферма с площадками обслуживания и лифтом, на котором мы спустились. Теперь, если и захочешь, к кораблю не доберешься. Но зато ракета предстала во всей красе, ничего ее не закрывает. На самом верху, словно шлем древнего витязя, снежно-белый обтекатель. Под ним укрыт корабль, и только через большое окно сбоку поблескивает крышка люка. Того самого. А за ней…
Что он думал тогда, в эти минуты? Я твердо знал лишь одно — Гагарин верил нам, верил в то, что сделано все, что только было в человеческих силах, для успешного полета. Он отдавал свою жизнь, себя машине, созданной людьми.
Восемь часов сорок пять минут. Королев, Воскресенский, начальник испытательного комплекса Кириллов около ракеты. А «козырек» уже опустел. Все закончено. Теперь ждать. Из репродукторов громкой связи доносится: «Десятиминутная готовность! Готовность десять минут!» Заметил я, что Королев и Кириллов косо посмотрели в мою сторону. Пора уходить. Взглянул на ракету последний раз. Больше ведь ее не увидишь! Спустился в бункер, расположенный глубоко под землей. Крутая неширокая лестница вниз, тяжелые массивные двери. Прошел по коридору, заглянул в пультовую. Стартовики на своих местах, за пультами. Тихо. Все сосредоточенны, предельно внимательны, серьезны. За их спинами на невысоком помосте — два перископа, как на подводных лодках. Рядом — небольшой столик. У перископов встанут Воскресенский и Кириллов. За столиком — место Сергея Павловича.
Я остался в боковой комнате рядом с пультовой. Народу много — главные конструкторы смежных организаций, испытатели, медики, связисты. В углу на столе телеграфный аппарат, радиостанция, микрофон. Как раз в ту минуту шел разговор с Гагариным. Слышно было, как кто-то из медиков проговорил: