Доклад Гагарина все слушали затаив дыхание. Потом — вопросы, вопросы, вопросы…
Медики, ревниво оберегавшие Юрия, стали уже беспокоиться. Ему предстояла еще встреча с журналистами, с корреспондентами…
Сергей Павлович Королев был вынужден подвести черту:
— До встречи! До встречи в Москве!
Разведчики Вселенной
Шел июнь 1961 года. В цехе главной сборки полным ходом готовили «Восток-2». И не только второй корабль, целый ряд спускаемых аппаратов и приборных отсеков выстроился вдоль стены цеха. Нет, это был не конвейер, по было ясно, что полет Юрия Гагарина не эпизод, а начало. Только начало проникновения человека в космическое пространство. За «Востоком-2» в очереди были и третий и четвертый корабль…
Часов в одиннадцать в цех пришел Королев. Я подошел к нему, поздоровались. Сергей Павлович взял меня под руку, отошли в сторонку.
— У вас партийный билет при себе? Вам нужно сейчас поехать в Центральный Комитет партии, там вас примет… — и он назвал фамилию.
— Сергей Павлович, а зачем?
— Там все узнаете. — И, крепко пожав мне руку, пошел по пролету цеха.
Должен признаться, что подобное поручение меня не очень озаботило. Я знал, что после апреля многие руководители всех степеней и рангов интересовались подробностями первого полета в космос и некоторым из наших товарищей пришлось не раз выступать в роли консультантов…
— Есть решение руководства о переводе вас в аппарат Совета Министров. — Принявший меня товарищ внимательно смотрел из-за стола.
— Простите, но я…
— Нам все известно о вас. Решение принято. Оформляйтесь, через три дня вы должны быть на новом месте работы. Желаю успеха.
Вот так произошло совершенно непредвиденное событие в моей жизни. Все заботы и дела по «Востоку-2» и стоявшими за ним в очереди «изделиями» были переданы моему заместителю Евгению Фролову.
Почти пять лет работы в аппарате Совета Министров пролетели быстро. В конце 1965 года, после ноябрьских праздников, на одном из совещаний мы встретились с Сергеем Павловичем.
— Ну, как жизнь, как работа? Не соскучились по производству, по испытаниям? — улыбнувшись, спросил Главный.
— Сергей Павлович, зачем травить душу? Я знаю, вам предлагали быть министром. Вы согласились? Вот то-то… Конечно, соскучился.
— А знаете, что я вам хочу предложить? В ОКБ Бабакина — вы его хорошо знаете — я передал часть своей тематики. Они начали заниматься автоматическими станциями. Луна, Венера, Марс. А что, если и вам свою руку приложить? Не забылось?
— С удовольствием! — только и смог ответить я. — А как это сделать?
— Это моя забота.
…Автобус, притормозив около прозрачного павильончика, плавно перевалившись с боку на бок, свернул с шоссе. Мы подъехали к нашему заводу. Теперь и моему заводу. В декабре — сдержал свое обещание Сергей Павлович — я был переведен в ОКБ Георгия Николаевича Бабакина.
Со стороны поселка, в котором живет большинство из тех, кто трудится на заводе и в ОКБ, движется густая цепочка людей; у стеклянных дверей она растекается к сверкающим хромом вращающимся турникетам. Это проходная. За ней небольшая площадь. Строгий гранитный бюст Ильича на высокой стеле. У подножия — цветы. И зимой и летом.
Рядом с памятником, на фоне деревьев, Доска почета. С левой стороны барельефы двух орденов: Ленина и Трудового Красного Знамени. Первый — времен Великой Отечественной войны, второй — за создание новой техники в послевоенные годы. Фотографии лучших производственников сняты на рабочих местах — около испытательного стенда, за станком, за чертежной доской…
К десяти часам все, кого вызывали, собрались в кабинете Главного. За большим столом — уж так повелось — почти у каждого, кто обычно бывал на совещаниях или оперативках, свое место. Эти места никто не распределял, никто не утверждал. Сам Георгий Николаевич этой традиции строго не придерживался. Он то стоял у стола, то садился рядом с начальником какого-нибудь отдела, а чаще расхаживал по кабинету. Подходил к большой коричневой доске на манер школьной, чтобы написать, а то и тут же вывести какую-то формулу, что-нибудь начертить — схему, график, диаграмму, нужную именно сейчас, к разговору.
Обстановка на совещаниях всегда была непринужденная, свободная, демократичная. Говорить мог любой: соглашаться, возражать, даже перебивать Главного. Георгий Николаевич поддерживал этот свободный стиль. Честно говоря, поначалу меня это несколько озадачивало. У Королева было не так. Бабакин ничем не подчеркивал свою «особость». За глаза его звали «голуба»…