- Но может быть, мы живем в разных мирах?
- Ну что ты такое говоришь? Мир един. Не может одна его часть взорваться, а другая - существовать, как ни в чем не бывало" (с. 14).
Побывав в Приднестровье, под обстрелом, под пулями и снарядами прозападных молдавских фашистов, насмотревшись на убийства, на трупы мирных жителей, столкнувшись с предательством своих сытых и осторожных сограждан мужского пола (которые довезли Мэри только до Одессы, а в Приднестровье, где пули летают, конечно, не поехали), Мэри кое-что, надо признать, поняла (не зря же она и дома отличалась от других!):"- Нет, наши никогда ничего не поймут: наше неторопливое спокойствие, наша размеренная и со всех сторон правильно организованная жизнь может быть вредной. Она отучает думать. Они совсем не хотят думать" (с. 123).
Кстати, и последствия этой поездки Мэри небезынтересны: "Получила повышение по службе. Она теперь заведует целым информационным отделом на телевидении. Мартин пишет, что ею очень довольны, но сам он порою ее не узнает. Стала, говорит, жесткой, ничего, кроме работы, знать не хочет и почти ни с кем не общается" (с. 190). Похоже, Мэри теперь гораздо лучше понимает, по каким законам функционирует западный мир, - и решила жить в соответствии с этими законами.
Не случайно Бершин поместил в книге рассказ о том, как он забрел однажды с немецкой провожатой Гезой в Гамбурге в бывший еврейский квартал. "До 1933 года в этом районе Гамбурга проживало 9000 евреев, а после 1945 года в живых осталось 300. И я, прочитавший к тому времени килограммы книг о фашизме и геноциде, вдруг в очередной раз понял, что ничего не могу понять.
- Геза, - сказал я, - я все про это знаю, но все равно ничего не понимаю. Я все знаю, но не понимаю, как люди, обычные обыватели, могли спокойно смотреть на то, что истребляют их соседей. Как это происходило?
- Постепенно, - ответила мудрая Геза. - Мы, немцы, вообще, народ неторопливый и обстоятельный: Объявили, что: их (евреев. - А.Т.) квартиры, дома, лавки, магазинчики можно занимать. Дело благое. Составили списки. Все поделили честно. В строго установленном порядке. О судьбе бывших хозяев, как правило, не задумывались. Мы народ законопослушный: Конечно, после войны: многие: возмущались, клеймили Гитлера. Но, заметь себе, даже после этого никто бесплатно приобретенной собственности не вернул" (с. 89-90).
Если вы сочтете, что эта история играет роль притчи, вы будете правы: сегодня нацисты - это ТНК, западный капитал, а мы все, рядовые жители "третьего мира" - евреи, подлежащие грабежу, эксплуатации и истреблению. Мир, в котором мы живем, - Четвертый Рейх. А наша родина - Аушвиц.
***
Но Бершин встретил на Западе людей, которые были еще хуже, чем западные буржуа. Разумеется, это были наши эмигранты. Коллаборационисты всегда хуже оккупантов. Во II Мировую наши полицаи - русские, украинские, белорусские, прибалтийские - были куда подлее и омерзительнее, чем немецкие, итальянские и румынские оккупанты. Не давая эсесовской клятвы, не проходя страшного и, видимо, постыдного обряда посвящения в СС, они вели себя как эсесовцы, а то и хуже.
Так и теперь: "Осенью 1993 года в Германии, выступая перед нашими бывшими соотечественниками в гамбургском театре "Монсум", я сделал потрясающее открытие: оказывается, они, определившись вроде бы со своим выбором, не могут быть свободными и счастливыми без подтверждения того, что мы, оставшиеся в России, несвободны и несчастливы. И я, именно я должен был укрепить их в их выборе и их отречении, рассказывая об ужасах и мерзостях постсоветского бытия. Информация очевидца была не нужна. Правда была не нужна. Вернее, нужна была лишь та правда, которая оправдывала их выбор. Ужасов и мерзостей у нас действительно к тому времени хватало. Но я, как человек упрямый, ни за что не соглашался быть их адвокатом на том судьбоносном для них суде, где они сами же себя и осудили. Я пытался говорить всю правду. И они потеряли ко мне всякий интерес" (с. 109).
Ничем не лучше оказались и отечественные либералы, пышно (и незаслуженно) именовавшие себя "демократической интеллигенцией" и ставшие добровольными пособниками молдавского фашизма.
Одни из самых ярких строк в книге "Дикое поле" - это строки, посвященные непосредственно молдавским либералам, художественной "демократической интеллигенции" Молдавии, портреты этих либералов и демократов, которые, в отличие от российских собратьев, сразу и неприкрыто продемонстрировали свою фашистскую сущность. "Поэтесса Леонида Лари (она же Любовь Йорга) в 1989 году тоже стала народным депутатом СССР. Во время предвыборной кампании она провозгласила: "Пусть у меня будут руки по локти в крови, но я вышвырну оккупантов, пришельцев и манкуртов за Днестр, я их выброшу из Транснистрии, и вы - румыны - настоящие хозяева этой многострадальной земли, получите их дома, их квартиры вместе с их мебелью: Мы их заставим говорить по-румынски, уважать наш язык, нашу культуру:" Повторяю: именно с этой программой она пришла в Верховный Совет СССР" (с. 68).