Удивительным образом Бершин этого не понимает. Хотя ведь сам пишет: "Большинство молдавских "фронтистов" были членами КПСС. Их президент Мирча Снегур вообще дослужился до секретарей ЦК, а тот же Хадыркэ до последнего возглавлял партийную организацию Союза писателей Молдавии" (с. 75). И таких примеров в книге много. Вот, скажем, актер Михай Волонтир, звезда масскульта советских времен - фильма "Цыган", особенно любимого советскими женщинами-мещанками. В молдавском парламенте "с буквально перекошенном от злобы лицом он не мог говорить ни о чем, кроме "проклятых русских оккупантов". Провинциальные приднестровцы смотрели на него во все глаза, не позволяя себе поверить, что их кумир - их враг" (с. 81). Упорное замалчивание российской "демократической прессой" и российскими официальными СМИ событий в Молдавии очень помогло, как выяснилось, этому фашиствовавшему актеру: "Поразивший в свое время приднестровских депутатов гневными речами о русских оккупантах Михай Волонтир по-прежнему живет в Бельцах. Фильм "Цыган" продолжают показывать по российским телеканалам, и: улыбка Волонтира все так же чарует россиян. Совсем недавно актер очень серьезно заболел, ему нужна была срочная операция. Но конечно же не было денег. И вся Россия - не Молдавия и не Румыния - вся Россия собирала деньги на операцию любимому актеру. И собрала. И операцию сделали в Петербурге" (с. 189). А зря. Знали бы русские сердобольные бабы - поклонницы Волонтира о его ненависти к "русским оккупантам" и о разжигании им фашизма в Молдавии - разве стали бы они собирать ему деньги? Думаю, нет. Так бы и подох. Жаль, что этого не случилось. Вот она, мощь средств массовой информации. Если так дальше пойдет, мы скоро дождемся того, что наши граждане будут сами приводить своих детей к растлителям-садистам, те на глазах родителей будут детей насиловать, а затем убивать, а обработанные СМИ родители будут садистам в ноги кланяться да приговаривать: "Ой спасибочки, родные, уважили, ах, как уважили!".
Как действует на сознание людей "промывка мозгов" фашистскими "демократическими СМИ", рассказал и сам Бершин: "Я решил зайти в журнал "Кодры" к своему давнему знакомому, поэту Рудольфу Ольшевскому. Узнав, откуда я прибыл, Рудик позвал к себе в кабинет каких-то журналистов. Среди них был писатель Николай Савостин. Через несколько минут разговора я все понял: здесь ничего не знают. Информационная блокада сделала свое дело. Мне рассказывали, что Россия напала на Молдавию, что 14-я армия хочет захватить Кишинев, что в Тирасполе - сплошь коммунисты, рассказывали, естественно, и о "руке Москвы". Словом, весь стандартный набор. О Дубоссарах, Григориополе, Цибулевке и не слышали. Зато показали обращение к жителям республики известного композитора Евгения Доги:
"Интернационалисты, приехавшие сюда, сами не зная откуда, - писал Дога, - пытаются разлучить нас с родителями, сестрами и братьями, с могилами наших предков: А кто же они, эти иваны, не помнящие родства, так называемые русскоязычные? Единственное, что у них осталось, - это исковерканный язык: Вы же, лидеры Приднестровья, занявшие руководящие посты путем лжи и обмана, с помощью угроз в адрес честных людей: что вы защищаете, чего вам не хватает, что вы еще хотите от нашего бедного крестьянина: Вы вошли в построенные им дома: Сегодня вы лишаете его света, угля, пенсии, если он не согласен быть предателем своего народа и поднять руку на так называемую приднестровскую (именно с маленькой буквы. - Е. Бершин) республику, созданную по вашим неосталинистским воле и желанию:"
:Привезенным мной фотографиям с растерзанными людьми, изнасилованными девочками, расчлененными трупами - не верили. Заявлению съезда молдаван Приднестровья - не верили. Ничему не верили, кроме официальной пропаганды. Что-либо рассказывать было бесполезно, потому что и мне - не верили" (с. 148-149).
Впрочем, не обошлось и без типичной трусости интеллектуалов: "- Я все понимаю, - выведя меня в коридор, сказал Рудик, - но очень не хочется верить" (с. 149).
За свою трусость Ольшевский и подобные ему были, разумеется, наказаны. "Единственный русский журнал "Кодры" давно уже закрыли, и мой приятель Рудик Ольшевский остался без работы. Говорят, уехал" (с. 188-189). Мне этого Рудика Ольшевского и таких, как он, не жалко. Поделом. Раз "все понимал", то надо было не трусливо отсиживаться в редакции и о своем понимании говорить шепотом в коридоре, а с оружием в руках сражаться против фашизма.