Выбрать главу

Интересно, что не только Волонтир, но и остальные молдавские интеллектуалы - разжигатели и вдохновители фашизма неплохо устроились: "Мирча Друк, Леонида Лари, Григорий Виеру и Ион Косташ нашли пристанище в Румынии. По крайней мере, в Молдавии их не видят. Не приезжают. Может быть, боятся, что кто-то призовет их к ответственности. Хотя зря боятся. Народу не до них. Молдавский народ слоняется по миру в поисках заработка, потому что в самой Молдавии все разрушено, западные кредиты проедены и разворованы, долгов - два миллиарда долларов, и что делать дальше - никто не знает: Композитор Евгений Дога больше никаких обращений не пишет. Иногда пишет музыку и жалуется на жизнь. Ион Друцэ тоже живет негромко. Время от времени в московских журналах появляется его новая проза, написанная в Москве на Ломоносовском проспекте, где он живет уже много лет. Сюда же вернулся и Эмиль Лотяну. Узнав несколько лет назад, что киностудия "Молдова-фильм" превращена в мастерскую по изготовлению гробов и памятников, он покинул Кишинев, патетически воскликнув: "Здесь еще долго не будет расти трава!"" (с. 188).

И, что удивительно, ничего они не боятся, никакой Нюрнбергский трибунал их не ждет. Стало быть, можно всё. Зло ненаказуемо. Фашизм узаконен. Жаль, что земля, родившая Григория Котовского, не рождает больше мстителей. Позор.

В Молдавии "демократическая интеллигенция" фашиствовала, в Москве - покрывала своих молдавских единомышленников: "Во время наездов в Москву я обнаружил, что перестал понимать своих коллег и друзей. А они - меня. Все с пеной у рта доказывали, что Приднестровье нужно уничтожить как осколок империализма и оплот коммунизма.

- А как же люди? - вопрошал я растеряно.

В ответ меня презрительно именовали "патриотом" и даже почему-то "антисемитом". Для комплекта. : Люди (московским либералам. - А.Т.) были неинтересны. Их вообще не было. Ни изнасилованных девочек, ни распятых на деревьях мальчиков, ни воющих на похоронах несчастных приднестровских баб, ни утопленных в крови Бендер, ни разнесенных снарядами церквей и синагог, школ, детских садов, больниц. Не было. Ничего не было. Была новая идеология, в которой : не было места человеку" (с. 178).

Жаль, что Бершин струсил и не назвал имен своих коллег из "Литературки", "разоблачивших" его как "антисемита".

Озверевший Бершин напишет в письме в Германию: "Я вот теперь приезжаю в свою родную редакцию "Литературной газеты" прямо из приднестровских окопов и стараюсь честно писать то, что увидел. И что ты думаешь? Люди, которые не покидали своих кабинетов, лучше знают, как там, на фронте, обстоят дела. И рассказывают мне, как надо правильно писать. Если я не соглашаюсь, они для меня находят интересные мифологические прозвища. Спервоначалу, честно тебе, Мартин, скажу - обижался. Горячился. Никак не мог понять, почему мои коллеги считают недавнего первого секретаря ЦК Компартии Молдавии Мирчу Снегура демократом, а недавнего директора завода, исключенного тем же Снегуром из партии Игоря Смирнова - отъявленным коммунистом. Я не мог понять, почему Народный Фронт Молдавии, переписавший свою программу у Антонеску и Геббельса, они считают демократическим, а рабочих, не пожелавших по этой программе жить - сплошь коммунистами. Не мог понять. И был не прав" (с. 61).

Действительно, чего уж тут непонятного. Иуды пайку отрабатывали. Им поступило "сверху" указание: придумать объяснение, как и почему воровать и приватизировать - хорошо и экономически целесообразно. А все, что воплощению в жизнь этого указания мешало, надо было либо оплевать, либо замолчать. Поэтому, естественно, коллективное письмо столичных журналистов, находившихся в Приднестровье, о том, что же на самом деле в Молдавии и Приднестровье происходит (письмо, сочиненное, как отмечает Бершин, украинцем, армянином, азербайджанцем, поляком, евреем и двумя русскими, - форменный Интернационал!), не было напечатанони одной московской газетой - включая "Литературку", "Московский комсомолец", "Московские новости" и "Собеседник", чьи корреспонденты подписались под этим письмом (с. 127-128).

Зато вовсю публиковались в "демократических СМИ" профашистские измышления тех журналистов, "кто приезжали с готовыми формулами в голове. Они и на передовой-то не появлялись. Писали, не выходя из тираспольской гостиницы. Формулы противостояния, по их мнению, были простыми. С одной стороны (молдавской) - сплошь демократы, с другой - сплошь коммунисты. С одной стороны - борцы за свободу, с другой - страшные щупальца империи. Доходило до смешного. К одному из лидеров дубоссарской обороны, отвечавшему за информацию и работу с прессой, Виктору Дюкареву, приходили журналисты и первым делом строго спрашивали, почему он до сих пор не вышел из КПСС. Им и в голову не приходило, что он в ней никогда не состоял. Но почему в тот момент их интересовало именно это? Не безвинно убитые люди, не разрушенные дома, не снаряды, упавшие на детские сады и школы?" (с. 124-125). А на страницах издававшейся тогда на деньги ЦРУ парижской "Русской мысли", "которая каким-то чудом попала в приднестровские окопы, я прочел уж совсем уникальную статью о приднестровской войне: известный историк Александр Некрич освещал ее, не выезжая из Бостона. Разумеется, все по той же схеме" (с. 125).