Написанное остается

С к о р и н а (встает с кресла). Вы недооцениваете мой народ, его патриотические убеждения и чувства высокого собственного достоинства. Вы не полагаете, что у нас созрели все предпосылки, чтобы остаться собой. Вы не учитываете, ваша светлость, что народ наш не сирота среди чужинцев. У него, как у всех добрых людей, есть братья. Верные по духу и родные по крови братья! Они помогут Белой Руси защитить свое достоинство, свою землю и свою веру! А спесь тех, кто смотрит на нас свысока, мы собьем в скором времени. Сотни сыновей моей земли набираются сегодня ума-разума в Сорбонне и Оксфорде, Кракове и Падуе, Копенгагене и Карловом университете. Придет время, будут у нас и свои печатни, и свои университеты, и жену я найду себе сам. Премного благодарен вам за науку. Теперь я окончательно убедился в серьезной опасности проникновения «немецкого духа» на мою Родину. Вы хотите оторвать мой народ от православной Руси. Но ни вам, ни католическому Риму не суждено сломать нас духовно, поработить физически. Времена меняются, ваша светлость. (Вынимает из-под мантии книжицу и передает ее Лютеру.) А пока примите на память о встрече… Честь имею! (Выходит.)

Из-за портьеры появляется  И о х и м  и застывает на месте.

Л ю т е р (раскрывает книжицу, читает). «Carmen de bizonte».

Г о л о с  Г у с о в с к о г о (синхронно). «Песня о зубре».

Л ю т е р. Verba volant, littera scripta manet.

Г о л о с  Г у с о в с к о г о. Слова слетают, написанное остается.

Л ю т е р. Николя Гусовиани. (Углубляется в чтение.)

Сцена затемняется. В луче света  Г у с о в с к и й.

Г у с о в с к и й.

Во́йны! Презренное дело войны́ вызывает
Гнев мой, и слезы, и боль. Без конца в одиночку
Войны ведем мы за всех, за священное братство.
Дерзкий пришелец, ворвавшийся в наши пределы,
Топит в крови иноверцев, сжигает селенья.
Там, где Орда прокатилась, остались лишь пепел,
Воронов тучи да псы одичалые.
Грудью встречая врага на переднем краю, как заставой,
Мы обескровели, меч наше тело изранил.
Кровь наша реками льется и путь продвиженья
Вражеских орд замедляет;
Щиты наши в дырах от беспощадных ударов.
Наших соседей напасть батогом не коснулась,
Красный петух не прошелся по стрельчатым крышам.
Тихий уют их пока что Ордой не нарушен
Лишь потому, что наш край полыхает в пожарах,
Вместо того чтоб помочь нам, они выступают
В тесном союзе с пришельцем, советом и делом
С ним заодно, полагая на гибели нашей
Быстро самим вознестись, двоедушным спесивцам.
Пусть пропитаются земли их черною кровью, —
Наши снега нашей алой уже пропитались.
Жажда захватов для них же самих уготовит
Цепи гремящие им и их детям навеки!
Ты же, сосед наш, ответишь, когда огласятся
Плачем и стоном твои города и деревни.
Будешь казнить себя: где же была наша ярость,
Как же могли мы охотно расчистить дорогу
Ордам презренным, несущим жестокое иго
Нашим соседям, и нам, и далеким народам!

Сцена освещается. Гусовский исчезает.

Л ю т е р (после раздумья). Видит бог, я не хотел зла этому умному и честному человеку. Господу было угодно свести нас. И теперь я вынужден объявить его моим другом и тем самым отдать в руки моим врагам. Вина его в том, что он любит свою родину и свой народ, а мы любим свою родину и свой народ… Аминь!

Иохим выходит.

Как только  С к о р и н а  появляется на просцениуме, его, как и Одверника, хватают  с т р а ж н и к и . За происходящим наблюдает  И о х и м.

V

Камера пыток. Здесь лестница с коловоротом, колесо, дыба, жаровня, крючья, веревки, щипцы, ящик в человеческий рост. Над ним поднята решетка. К стене за специальные кольца привязан  О д в е р н и к. Рот закрыт кляпом. За специальную веревку его можно подтягивать вверх и опускать вниз. П а л а ч  наводит порядок в камере. Он в красном балахоне. Лицо под капюшоном. Там, где должны быть глаза, чернеют две дырки; там, где рот, — белая латка с изображением божьей матери; на груди большой белый круг с черным изображением распятия.