А г а ф ь я. Опять лихомация?
Х а р и т о н. Агапка! Не твово ума дело.
А н т о н и й. В соответствии с реформацией мужчины будут мыть ноги женщинам, а женщины наоборот!
М а р ь я н а. Наоборот?
П р а с к о в ь я. Божечка праведный!
М а т в е й. Пусть господь убережет…
Х а р и т о н. Ничего страшного.
А г а ф ь я. И правда! Наставничек знает!
Т э к л я. Я своему и до реформации не раз мыла…
С а в о с ь. Это же, не при нас будь сказано, кощунство какое-то получается!
А н д р е й (восторженно, взволнованно). О фарисеи и греховодники! В храме господнем подняли гвалт, как на базаре! Даже глядя «Королеву Шантеклера», вы держались более пристойно.
П р а с к о в ь я (хватает тазик). Не говори мне, ирод, за королеву, а то я тебе сейчас эту шайку на голову опрокину!
Х а р и т о н. Прасковья, замолчи! Нехристь правду говорит! (Ласково, Шатуну, Андрею, Савосю.) Ты садись, Шатун, супротив моей бабы, а я сяду супротив твоей, а ты, Андрей, мог бы помыть Марьянке, а брат Савелий пущай Ульянке… по-американски.
С а в о с ь (решительно). По-американски — это еще не по-божески! Не по писанию, и все тут!
М а т в е й. А может, такое указание было?
С а в о с ь. Я не в таком возрасте, не при нас будь сказано, чтобы из меня дурня строить!
Ш а т у н. Пусть она гаром горит, такая вера, чтоб я Харитонихе ноги мыл!
Савось и Шатун демонстративно покидают молитвенный дом.
А н д р е й (Гале). Подойду к тебе, сестрица моя, и с божьей покорностью вымою ножки твои!
П р а с к о в ь я (с иронией). Может, ты и вымыл бы, только брат Антоний сделает это лучше! (Гале.) Пересядь, дочушка, сюда!
Усаживает Галю против Антония, а сама демонстративно садится против Андрея.
Ты лучше мне помой, брат мой! А наставничек с Галинкой и без тебя управится.
А н д р е й (опускается на колени перед Прасковьей). Господи праведный! Будь свидетелем единственного в истории человечества случая, когда будущий зять моет ноги будущей теще. (Дотрагивается до ног Прасковьи.)
П р а с к о в ь я (вскрикивает). Не щекоти, ирод. (Хохочет и молотит кулаками по спине Андрея.)
Деревенская площадь. Утро.
Обняв ружье, д е д С а в о с ь сладко спит, прислонившись к трибуне. Появляются Т и х о н и Ю з и к. В руках Тихона молоток и гвозди, у Юзика — плакаты.
Ю з и к (хочет украсть ружье). Спит, как пеньку продавши.
С а в о с ь (схватывается, вырывает ружье). Не всякий храпящий — спящий. (Зевает.) Наши (показывает на молитвенный дом) всю ночь бдели. Только на рассвете глаза сомкнул.
Т и х о н. Кончай бдеть, наглядность развесить надо.
С а в о с ь (кивает на плакаты). Опять какое мероприятие намечается?
Ю з и к. Все может быть.
Тихон и Юзик прикрепляют к стене клуба объявление «Научно-популярная лекция «Гносеологические корни религии» и рисунок волка в овечьей шкуре. В облике волка нетрудно узнать Андрея. Над карикатурой слова: «Вилы в бок».
С а в о с ь. Сам рисовал?
Ю з и к. А что?
С а в о с ь. Ловкий, шельма! Только, не при нас будь сказано, не по-божески это, чтобы лучшему другу вилы под ребро. Вас же стригли вместе!
Ю з и к. А после стрижки мы с ним идейно разошлись.
С а в о с ь. Все равно не по-христиански!
Ю з и к. Зато по-Маяковски. Чтоб критика дрянь косила!
С а в о с ь (кивает на объявление). Видать, головастый лектор, если решился за самые корни уцепиться?
Ю з и к. Из Общества!
Т и х о н. Этот вам мозги вправит.
С а в о с ь. Дай бог вашему теляти да нашего волка поймати.
Из-за клуба выходят А н д р е й и Х а р и т о н и направляются в молитвенный дом. В руках Харитона фанерный щит.
Ю з и к (толкнув Андрея в бок). Ну как наглядность, брат мой? Нравится?
А н д р е й (посмотрев на карикатуру). Великолепно! Остро! Талантливо! Поздравляю, нечестивые! (Аплодирует.)
Т и х о н. Мы тебе, ренегат, еще не такую блокаду устроим! На улицу будет стыдно выйти!
А н д р е й (очень спокойно). Оскорбляешь? Угрожаешь? Администрируешь? Нечестивый! Тьфу! (Идет к Харитону.)
Т и х о н. Гад ты, в принципе, вот я что тебе скажу. Змея подколодная!