С а в о с ь. Какие каклеты? Чего ты, балабон, мелешь? (Убегает.)
Появляется Н а д е й к а.
Ш а т у н. Держись, дед, правой стороны…
Н а д е й к а. Где Андрей?
Ш а т у н. Сектантам ноги моет.
Н а д е й к а. Я без смеха!
Т и х о н. Насмешил, ничего не скажешь! Он просто предатель!
Ш а т у н. Позор, а не смех!
Н а д е й к а (передразнивает). «Позор»! «Предатель»! Любовь у него!
Ю з и к. И я считаю, что все тут на любовной почве.
Т и х о н. Головой надо думать, на какой почве любить!
Ш а т у н. Оно и видно, какую ты себе цацу выбрал.
Т и х о н. Ну и пускай! Зато я сплю спокойно, а твоя в секте пропадает.
Ш а т у н. Все одно саданул Андрейка шайбу в наши ворота. Не скоро отыграемся.
Идет к молитвенному дому, стучит в дверь. Выходит Х а р и т о н.
Х а р и т о н. Тебе чего, нехристь?
Т и х о н. Позовите Андрея!
Х а р и т о н. Брат Андрей, ета самая, занят, молится.
Т и х о н. Если он сейчас же не выйдет, я своими руками замкну вас когда-нибудь в клубе и будете вы у меня смотреть без передышки все двадцать четыре серии «Тарзана»!
Х а р и т о н (истерично). Фулиганы! Мы будем жаловаться!
Т и х о н. Зови Андрея!
Выходит А н д р е й.
А н д р е й (спокойно и набожно). Слава Христу Иисусу, братья и сестры. Прошу не нарушать законодательство о культах, а то мы будем жаловаться.
Т и х о н (решительно). Пройдем на пару слов!
А н д р е й (покорно). Пройдем, брат мой!
Подходит к столу, присаживается на стул.
Т и х о н (после паузы). Ну так что?
А н д р е й. Ничего, брат мой!
Н а д е й к а. А ты к нам пока что в братья не лезь!
А н д р е й. Хорошо, сестра моя!
Т и х о н. Я не знаю, уверовал ты или придуриваешься, в принципе, только нас засмеют на всю область.
А н д р е й. Ясно дело. Засмеют!
Т и х о н (присутствующим). Вы видали?
Н а д е й к а. Надо было раньше смотреть!
Ю з и к. Мы же вдвоем бились с этой сектой проклятой… Ну, я сильнее оказался, устоял, а он надломился, влюбился, ну и… покатился!
Ш а т у н. Не очень вы с ними бились, если они его и Тэклю мою заарканили.
Ю з и к. Как могли, так и бились, потому что одни как персточки!
Т и х о н. Пусть, в принципе, сам скажет, как докатился до жизни такой?
Андрей пожимает плечами.
Ну, гражданин Тарасевич, что вы можете сказать своим бывшим товарищам, всей общественности?
А н д р е й (покорно, набожно). Ничего, в принципе.
Ш а т у н. Как — ничего?!
Н а д е й к а. Андрей, скажи что-нибудь!
А н д р е й. От последнего слова отказываюсь!
Т и х о н. Ну, знаешь!
Ш а т у н. В райком надо доложить, в редакцию!
Т и х о н. Отставить! Я не желаю, чтобы из-за его ренегатского, хулиганского поступка над Замоськами весь район потешался. Я с этого ревизиониста сам лыко сдеру.
А н д р е й (с издевкой). А формулировка?
Т и х о н. Что — формулировка?
А н д р е й. За что лыко драть будешь? За то, что сектантов замыкал, или за то, что сам к ним пошел? (Хочет идти.)
Т и х о н. Тарасевич, не ударился ли ты в детстве головкой о что-нибудь твердое?
Все смеются.
А н д р е й. А у тебя, у нехристя, ноги непарные: одна левая, а другая правая. (Хочет уйти.)
Харитон издали аплодирует Андрею.
Т и х о н. Нет уж, дорогой мой, в принципе, подожди! Поговорим по существу. Ты что же думаешь…
А н д р е й (набожно). «Сын мой, — сказал праотец Соломон, — если будут склонять тебя грешники остаться, не соглашайся, удержи ногу свою от стези их!»
Появляется Р а з у м н и к о в.
Р а з у м н и к о в (Андрею). Если не ошибаюсь, это вы и есть?
А н д р е й. Видимо я, брат мой!
Р а з у м н и к о в. А кто бригадир?
Т и х о н (подает руку Разумникову). Я бригадир. Тихон.
Р а з у м н и к о в. Разумников. Лектор.
Т и х о н. Слава богу, хотя вы вовремя! У нас тут такое творится…
Ш а т у н. Заведующий клубом в ангелы записался, на небо лезет.
Т и х о н. В конце концов, надо взяться за этого идиота, чтобы завертелся, в принципе, как голый в крапиве!