Р а з у м н и к о в (поучающе). Ни в коем случае! Товарищи, подчеркиваю, ни в коем случае никаких оскорблений и никакого насилия над личностью. Будем рассматривать гражданина Тарасевича как жертву мракобесия и религиозного фанатизма.
А н д р е й. Понимаю! Сочувствую! Осознаю! Только все старания ваши, товарищ, — суета сует и томление духа.
Идет к молитвенному дому и поет с Харитоном под гитару псалом на мотив «Сулико».
Т и х о н. Без психиатра, кажется, не обойтись!
Андрей с Харитоном исчезают в молитвенном доме.
И после этого мне будут говорить, что он жертва!
Ю з и к. Мракобес.
Н а д е й к а. Фанатик!
Т и х о н. Дезертир и вообще…
Ю з и к. Тайный агент империализма!
Н а д е й к а. Это еще выяснится, чей он агент.
Р а з у м н и к о в (рассматривает карикатуру на Андрея, читает).
Снимите!
Ю з и к. Интересно, почему?
Т и х о н. Мы же до третьих петухов рисовали этого гибрида в волчьей шкуре.
Р а з у м н и к о в (категорически). Никто не имеет права оскорблять чувства верующих.
Ш а т у н. Правильно. Баба моя то же самое говорит, как только я за вожжи берусь.
Т и х о н. Сиди уж со своей бабой!
Р а з у м н и к о в. Одним словом, товарищи, будем менять тактику. (Идет за трибуну, раскладывает бумаги.) И я рекомендовал бы вам, товарищи…
Ю з и к (перехватывает). Вместо волка в овечьей шкуре дать овцу в волчьей шкуре!
Р а з у м н и к о в. Хотя бы себе и так…
Ю з и к. Ну, а если так, то я переодеваю овцу в волка и даю стихи:
Т и х о н (Разумникову). Видали, как режет. Давно говорю — ехал бы в город, потолкался бы около редакций и через год-два как пить дать выбился бы в поэты. Так он же, дурак, ни в дугу. Там, говорит, свои около редакций роями гудят — отбоя нет.
Р а з у м н и к о в (обращает внимание на бутылки). Выпиваете, товарищ?
Ш а т у н. А кто теперь не пьет? Разве только гипертоники да вот они, сектанты!
Т и х о н (Юзику, чтобы не слышали остальные). Юзя, зайди, в принципе, в молельню и передай гражданам сектантам, что из района товарищ насчет огородов приехал, и если кто хочет быть в курсе обрезания, может подойти и послушать.
Ю з и к. А ведь я, Тиша, за такие методы культработы уже отсидел.
Т и х о н. Ничего, Юзя! За святое дело и посидеть не грех.
Направляется в молитвенный дом и сразу же возвращается в сопровождении возбужденных сектантов.
Все усаживаются на лавках.
Р а з у м н и к о в (Тихону). У меня сегодня еще три выступления, так что будем учитывать фактор времени.
Т и х о н. Товарищи, друзья, в принципе, граждане сектанты! Всем нам, Замоськам нашим, выпала большая честь, что к нам приехал ученый человек, глубокоуважаемый, всем известный… (Забыл фамилию.)
Р а з у м н и к о в (подсказывает). Разумников.
Т и х о н. Разумников, чтобы по-настоящему, в принципе, проработать вопрос о том, что я вам говорил, и о буржуазных пережитках и всяких других корнях…
Р а з у м н и к о в (уточняет). Гносеологических.
Т и х о н. Я и говорю об этих самых… И сейчас он нам прояснит, что к чему и как оно вообще, в принципе, должно быть с приусадебными участками и прочее. Попросим товарища Разумникова.
Все аплодируют. Смиренно садятся сектанты. Среди них и Андрей. Нет только Антония и Прасковьи.
Р а з у м н и к о в. Товарищи! У кого есть наука, говорил Гёте, тот не нуждается в религии, сказал Людвиг Фейербах. Скажу откровенно, ненавижу всех богов, сказал греческий трагик Эсхил (525—456 годы до нашей эры). В этой аудитории я могу сказать, так сказать не для широкой огласки, что наши философы преимущественно занимаются гносеологией истины, а гносеологией заблуждения, в частности религиозных представлений, у нас почти не занимаются. Поэтому в своей лекции я собираюсь относительно большое внимание уделить второй ее части — гносеологическим корням религии, потому что как раз по этому вопросу у нас литературы мало. Разумеется, то, что я скажу о гносеологических корнях религии, ни в коей мере не может претендовать на общепризнанность. Возможно, будут споры, но это и неплохо. Я буду рад, если моя лекция вызовет споры и даст этим известный толчок мысли (показывает, как толчком в донышко поллитровки выталкивают пробку).