С е н а т о р. Невероятно, что он плетет?!. Заткните ему глотку!
С к о р и н а. Нет, господа, невероятно как раз то, что Италия породила не только титанов разума и мудрости, но и костры инквизиции… Италия слушала неистового Савонаролу и вольнодумного Помпонацци. В Италии нашел свою альма-матер Николай Коперник.
И н к в и з и т о р. Вы и Коперника считаете умником и мудрецом?
С к о р и н а. Мне всегда счастливило на встречи с умными людьми.
Е п и с к о п. Выслушав вас до конца, мы, видимо, не сможем этим похвастаться.
Появляется н у н ц и й.
С е н а т о р. Поистине достойный ответ. Я, как и вы, почтеннейший отец, не могу похвастаться, что встречал много умных людей.
С к о р и н а. «Пятьдесят лет живу я на свете, лет тридцать ищу умных людей и нигде не нахожу их», — сказал некто философу Эмпедоклу. «Мой друг! — ответил ему Эмпедокл, — только умные находят умных».
Н у н ц и й (аплодирует). Браво, доктор Скорина!
С е н а т о р (что-то с трудом глотает). Ты, грязный еретик, сгоришь на медленном огне и раньше, чем думаешь!
С к о р и н а. Но не раньше, чем вы проглотите последний кусок.
С е н а т о р (вскакивает). Позвать палача!!!
Н у н ц и й. Какой вы, однако, нетерпеливый, сенатор.
Появляется п а л а ч.
Любезнейший, покажи доктору его соотечественника, пока судьи передохнут. (Выходит вместе со всеми.)
П а л а ч втаскивает О д в е р н и к а, потерявшего сознание.
П а л а ч (сочувственно). Лучше бы не переносить. Дурная примета: стоит перенести грешного на новое место, как он тут же помирает.
С к о р и н а (осмотрев Одверника). Вы вывернули ему руки?..
П а л а ч (присел на колоду). Не сознается в грехах и не скажет, где золото, я и ноги выверну. И тебе выверну…
Скорина резким рывком вправляет суставы одной, а потом второй руки. Одверник издает тяжелый стон.
С к о р и н а. Потерпи, родной!.. (Замечает обожженные ступни.)
П а л а ч. Да не гляди ты на его ноги: какая разница — или я сожгу его по частям, или сразу? За себя побеспокойся. Думаешь, мне большая охота растягивать вас тут да подсмаливать? Слышишь, какой дух тяжелый?.. Этот, хорошо, молчал, а другие верещат, воют, голосят — противно слушать… Мне так кажется, что и ты вначале молчать будешь, а посажу я тебя на кол да подтяну разочка с два, как того доктора… Если еретик не сознался после часовой пытки, значит, он упорный. А излишняя мягкость… Раз мягкость, два мягкость, а там и самого на костер поставят… за мягкость. Ты уж извини. На работе я… Да, мальчонке моему лучше. (Подает Скорине чашку воды.)
С к о р и н а. Я очень рад… Спасибо. (Поит Одверника.)
О д в е р н и к (простонал). Франциск…
С к о р и н а. Юрий, милый! (Приподнял искалеченного.)
О д в е р н и к. Что же это за суд такой, Франциск? Это же не святое судилище, а банда кровопийц. Почто же они, сыроеды окаянные, льют кровь неповинную? У нас же еще при Витовье таких судей псам-волкодавам на корм бросали. (После забытья, речитативом.)
Скорина прикладывает руку ко лбу Одверника.
С к о р и н а (тормошит Одверника). Юрий! Что ты, Юрий! Очнись!..
О д в е р н и к. Не тревожься, Франциск, я так. Сынок мой Степанка больше других эту колыбельную любил. (Тихо поет.)
Ему помогает Скорина.
Входит н у н ц и й, вслушивается в мелодию.
Н у н ц и й. Поют! Палач под них дрова готовит, а они поют.
С к о р и н а (после паузы). Песни яко сокровище всех дорогих сокровищ, всякие немощи, духовные и телесные, уздравляют, душу и мысли освещают, гнев и ярость усмиряют, мир и покой чинят, скорбь и печаль отгоняют, чувства в молитвах дают, людей в доброжелательность приводят, ласку и милость укрепляют. В песне есть справедливость, в ней есть чистота душевная и телесная. Там есть наука всякое правды. Там есть мудрость и разум совершенный. Там есть милость и друголюбство без лести, и все добрые нравы якобы со источника оттоль походят. Песня праздник украшает, всякую противность усмиряет, жестокое сердце мягчит и слезы из него, яко из источника, сводит. Вот так, «коллега».