М и х а л и н а. Чтоб вас, ци чуете, удушье тиснуло. А ни смерть им, а ни тюрьма не страшна. А ни ума, а ни сраму…
У л ь я н а (о своем). У меня клубок под самую глотку подпер — не проглотить. Гляжу ему в пьяные бельма — то ли плюнуть, то ли отвернуться, — а он мне говорит, вроде бы у «Экстры» градус не тот и что где-то за границей атомную водку изобрели, а наши вроде бы еще до этого не доперли… А потом захохотал как-то дико и к магазину опять потянулся…
М и х а л и н а. Как Степку схоронили, за траурный стол собралися, так некоторые, ци чуете, — может, и грех рассказывать, — набрались той водки, как свиньи браги, срам кому признаться. А до чего же, ци чуете, это пьянство людей доведет? Один одному «здравствуй» без пол-литра не скажет. А банкеты, ци чуете, эти? У нас себе пьют, как доведется, а в городе, ци чуете, так все банкеты…
Входит К р и н и ц а.
А родненький ты наш!.. Мы же тебя как бога ждем. (На Манаеву.) И молодицу вот председатель привел. Ей в школе сказали, что ты за Мишу нашего к прокурору пошел… Так вот мы сидим, клубочки мотаем… А что ж ты принес нам, наставничек?! Говори уже все сразу!..
К р и н и ц а. Не знаю… Просто не знаю, что вам сказать…
М и х а л и н а. Что хочешь, только правду!
К р и н и ц а. Не знаю я правды!.. У меня такое ощущение, что никто не знает правды…
М и х а л и н а. А газета?
К р и н и ц а. Газета?.. (Смотрит на Манаеву.)
М а н а е в а (после паузы). Газета тоже не знает правды…
М и х а л и н а (радостно). Не знает! Чтоб мне не дожить, как не знает!
К р и н и ц а. Прокурор говорит, будет просить десять лет тюрьмы… для Михася.
М и х а л и н а. Господи милосердный!
К р и н и ц а. Адвокат утверждает, что не видит вины Михася. А судья до суда сказать ничего не может.
М и х а л и н а (в отчаянии). Что теперь ходить?! Что теперь гадать?!
К р и н и ц а (на Алену). Как она?..
М и х а л и н а. А ни на крупицу, а ни на маковое зернышко не видит. Застлался ей свет чернотою темною. Вчера, ци чуете, доктор был из города. Бывает, говорит, что проходит и зрение возвращается, а бывает, ци чуете, что и нет. (Плачет.) А где же оно пройдет, если второй месяц, бедная, дорожки перед собой не видит. А если, ци чуете, говорит, его засудят, то и мне, мол, не жить, говорит… С самого утра вас ожидала, а теперь вот уснула.
А л е н а (тихо, но выразительно). Я не сплю, мама…
Криница садится около кровати Алены. Входит д е д В е р е н и ч.
В е р е н и ч. Добрый день в хату!
М и х а л и н а. Здоров был, Куземка. Может, слышал что?
В е р е н и ч. У меня как у той Холодихи: добрый день в хату — а у вашего Тараса конь сдох…
М и х а л и н а. (испуганно). Ой, ци что не ладное?
В е р е н и ч. Они таки ничего не слышали?! Из района команду дали в клубе лавки мостить, народ собирать!.. К нам сами едут!.. Что же ты не скажешь им, председатель?
Т р у б ч а к. Не могу я им такую радость сообщить.
М и х а л и н а. Кто едет, Куземка? Кому лавки мостить?
В е р е н и ч. Суд едет, вот кто едет! Выездной-показной! Мишку нашего судить привезут. Видимо, худо его дело, если суд сам сюда едет… Убийство — одно слово!
М и х а л и н а. Вот тебе, ци чуете, и сон! Приснилась мне сегодня церковь. (Манаевой.) Ее, церкви той, давно уж нет — еще в войну сгорела… А на звоннице (Вереничу) вместо твоего, Куземка, батьки — председатель наш. (Трубчаку.) И колотишь ты, Васильевич, в три колокола, аж земля гудит. А перезвон тревожный, аж сердце заходится. И бегут куда-то люди, крик, как на пожаре… А потом слышу — перезвон меняется, меняется, и как сыпанет наш Трубчак лявониху, а люди в хоровод… А как присмотрелась ближе, так и не председатель это уже, а Закружный… Пьяненький, как грязь, колотит в колокола ошалевши и подпевает лявониху. Люди вокруг пляшут, а посреди Степка в гробу… Кричу: нехристь, слезь с звонницы. А голоса своего не слышу, нету голоса. Проснулась, а сердце из груди как не вырвется!