Начертывал, что в голову придет
А время между тем как он чертил идет
Он все-таки прекрасен этот лев
Не наш
А вот идет тамильский тигр
Ему навстречу тигр индийский
И там и африканский лев
Да и медведь подходит русский
И ставят общую свечу
И смотрят сообща на Запад
И чуют дивный женский запах
А это я лечу
Ну, сколько съест мышонок-то зерна сырого непеченого
Куда Бухарин подложил стекла толченого
Ну, грамм! ну, два! ну, три! — и вот его
Уже несут! а все же жаль животного
Да и Бухарина жаль
Такая жизнь амбивалентно-жестокая
Тетя Мотя, наш отряд
Хочет видеть поросят! –
Прочь отсюда, изверги вы розовые!
Отцеубийцы вы! Павлики вы Морозовы!
Не доверю вам своих поросяток родимых розовых
Подросткового утенка
Задавил велосипед
Жизнь устроена так тонко
Жил утенок — теперь нет
Смерть пристроила утенка
Ну а что велосипед? –
Он все ездит, он все давит
На него управы нет
Вот мышка побежала и споткнулась
Да и на спинку вдруг перевернулась
Лежит на спинке лапками болтая
И я как раз тут подошел
И к ней нагнулся пузик щекотая
Она же говорит мне: Данке шён
И я ей отвечаю: Битте шён
Она опять мне тихо: Данке шён
А я опять ей тихо: Битте шён
Она уже совсем замирая: А что "битте шён"? –
А то что вот другой рукой никак ножичек острозаточенный в кармане подлом не отыщу
Вот кот поймав мышонка Итер
И все права его поправ
Ему ж и говорит: Юпитер!
Ты сердишься — значит не прав
Ты
Котенку кошечка тащит
Отловленную мышку
А мышка плачет и пищит
Да и котенок-то — детишка
А все уж жалости в нем нет
Глядит горящим глазом…
А вырастет! а выйдет в свет!
Вот я ухлопаю их разом
Для справедливости
Куриный суп, бывает, варишь
А в супе курица лежит
И сердце у тебя дрожит
И ты ей говоришь: Товарищь! –
Тамбовский волк тебе товарищ! –
И губы у нее дрожат
Мне имя есть Анавелах
И жаркий аравийский прах –
Мне товарищ
Ел шашлык прекрасный сочный
А быть может утром рано
Эти бедные кусочки
В разных бегали баранах
Разно мыслили, резвились
А теперь для некой цели
Взяли да объединились
В некий новый, некий цельный
Организм
Выходит пожилой крестьянин
Ему корова говорит:
Родной, поляжем здесь костями
Но будем жить как Бог велит
А как он, Бог, тебе велит? –
Ей мудрый говорит крестьянин:
Быть может он полечь костями
Тебе, кормилице, велит
А мне нельзя
Вот журавли летят полоской алой
Куда-то там встревоженно маня
И в их строю есть промежуток малый
Возможно это место для меня
Чтобы лететь, лететь к последней цели
И только там опомниться вдали:
Куда ж мы это к черту залетели?
Какие ж это к черту журавли?!
Мягко бережком вдоль речки
Босой крадется человек
На бугру стоят овечки
Смотрят над водами рек
Что крадется тот-то, первый? –
Не второго ли убить? –
Бог все знает предусмотрит –
Значит можно и убить
Если можно
Вот завился дым колечком
Вышла кошка на крылечко
А что она видит –
Она видит праздник
Люди в разном виде
Но не безобразники
А что кошке делать? –
Стала она грустна
У них, у людей — идеи
А моя жизнь пуста –
И поджала губки
Вот курица совсем невкусная
Но, Господи! — подумать ведь –
Ей было бегать и страдать:
Ведь вот ведь — я совсем невкусная!
Ведь это неудобно есть
Коль Дмитрий Алексаныч съесть
Меня надумает
Кошечка бегает, глазом сверкает
Когтем об пол ненароком шуршит
Складно мешочек пуховый ей сшит
Бог ее смотрит и взглядом ласкает
Мышку на радостях ей попускает
Мышка заранее вся и дрожит:
Чем же я хуже? — бессильно взывает
А ты и не хуже — ей Бог говорит
Лучше даже
И мышка и малый кузнечик
Стрекочут, ети же их мать
Что скажешь ты им, человече? –
Так что же им бедным сказать?
Играйтесь на травке пушистой
Но только вот сунитесь в дом
Я как тараканов-фашистов
Вас смерти позорной предам
Гадов
Фашистов недобитых
Блядей ебаных
Сукой буду
Предам
Зверь сидит и горько плачет
Кармы над неразберицей –
В следущем рожденьи, значит
Предстоит ему родиться
Человеком полуголым
И с душою поразимой
Прожигаемой глаголом
Совестью невобразимой –
Страшно!
Проступайте же во мне
Человеческие боли
Чтобы стал я поневоле
Мерзопакостным вполне
А то вот живу как кошка
Много вижу, мало ем
Скоро мудрый уж совсем
Распластаюсь вдоль окошка
Рука бойца всю ночь болела
Ее томило и ломало
А как светать под утро стало
Страна в восторге увидала –
Рука как дом огромный стала
Все разрастаясь на глазах
И все вскричали: то Гундлах
Воин
Нога чегой-то там болит
Какой-то видно паразит
Завелся, вот сейчас возьму
Лекарство да и изведу
Злодея, да и ногу тоже
Спасу…, а между ними, Боже!
Любовь, быть может!
Неземная!
Это мне — боль
А им — любовь!
Всю жизнь темнеет понемногу
Боец с утра лишь только ногу
Поставит в кованый сапог
А глядь — опять темно и враг
Опять невидим, хоть ложись
Обратно спать — и так всю жизнь
В чистом поле, в чистом поле
В чистом поле кто лежит –
Пуля мертвая лежит
Тело рядышком лежит
Каждый сделал свое дело
Пуля — смертное, а тело –
Тоже ведь не скажешь смело
Что бессмертное
Ночью ли темною, полем ли чистым
Да на безмолвном коне
Вот они едут — живые чекисты
А вот и скрылись во мгле
Скрылись — не скрылися, скрылися кабы
Вот я на шлях выхожу
Вот я, простая советская баба:
Скрылись, не скрылись — гляжу
Вота лежат они, бедные трупики
Выну из уст удила
И зарыдать зарыдаю: Мой глупенький
Я же тебя родила
Для счастья
Она прошла буденовской походкой
Как сабельной петромосковский след
Как рысь! как Русь! как мука! Мекка! водка!
Я мертвая глядела ей вослед
Я ж говорила: Там где жизни нет –
Там смерть
В охотку
Когда под древнею Москвою
На страшной глубине как сон
Вселенский полз Наполеон
Подобен призрачному рою
Предощущений смутных
Когда-нибудь под утро
Я выходила и гуляла
И прутиком определяла
Где он ползет
Ой, ты мое тело
Что ж ты так вспотело
Раз по Красной площади прошло
А уж все потом изошло
Али площадь не блаженная
Вкруг Василия Блаженного
Али площадь не красна
Али сущность не ясна