Невысоко вознесшийся холм покрыт густой сенью древних кипарисов; из-под него вытекает источник, разливающийся множеством ручейков неравной величины. Пробившись, он образует широко расстилающуюся заводь, с такой чистой и прозрачной водой, что можно пересчитать на дне брошенные чурочки и блестящие камешки. Отсюда он течет дальше; двигаться его заставляет не покатость места, а изобилие вод и как бы собственная тяжесть. Это пока еще источник — и вот уже мощная река, по которой могут ходить суда и которая несет их в разных направлениях по течению и против течения. Оно настолько сильно (местность здесь совершенно ровная), что суда, идущие вниз, не нуждаются в веслах; идущие вверх с трудом могут его преодолеть с помощью весел и шестов. Для тех, кто совершает по реке увеселительную прогулку, это одинаково приятно: стоит переменить направление — и труд сменяется отдыхом, отдых — трудом.
Берега густо одеты буком и тополем: они словно погружаются в прозрачную воду, и река еще прибавляет к ним их зеленое отражение. Холодом вода может поспорить со снегом и не уступит ему цветом. Около реки находится древний, очень чтимый храм: в нем стоит сам Клитумн, закутанный в претексту[30]: жребии[31] говорят о присутствии божества, и божества вещего. Вокруг разбросано множество часовен; там столько же богов. У каждого есть свой культ, свое имя; у некоторых есть и свои источники: кроме главного, являющегося как бы отцом остальных, имеются и меньшие, каждый со своим истоком. Все они вливаются в реку, через которую люди проходят по мосту. Он является границей между святым местом и обыкновенным. Выше его можно только ходить судам, ниже разрешается и купаться. Гиспеллаты[32], которым божественный Август подарил это место, предоставляют здесь от имени общины баню, предоставляют и гостиницу. Нет недостатка и в усадьбах; привлеченные прелестью реки, они выстроились на берегу.
В общем, ты здесь от всего получишь наслаждение. Ты и поучишься здесь, и почитаешь на всех колоннах и на всех стенах множество надписей[33], в которых прославляется этот источник и его бог. Многое ты одобришь; кое над чем посмеешься; впрочем, по своей мягкости ты ни над чем не посмеешься. Будь здоров.
Плиний Тициану[34] привет.
Чем ты занимаешься, чем намерен заниматься? Сам я живу приятнейшей, то есть совершенно праздной жизнью. Поэтому я не хочу, как человек праздный, писать длинные письма, а читать их хочу, как человек изленившийся. Ведь нет ничего бездеятельнее изленившихся людей и любопытнее праздных. Будь здоров.
Плиний Тациту[35] привет.
Книгу твою я прочитал и как мог тщательнее отметил то, что считал нужным изменить и что исключить. Я ведь привык говорить правду, а ты ее охотно слушаешь. Никто не выслушивает порицаний терпеливее людей, больше всего заслуживающих похвал.
Теперь я жду от тебя мою книгу с твоими пометками. Какой приятный, какой прекрасный обмен! Меня восхищает мысль, что потомки, если им будет до нас дело, постоянно будут рассказывать, в каком согласии, в какой доверчивой искренности мы жили! Будет чем-то редким и замечательным, что два человека, приблизительно одного возраста и положения, с некоторым именем в литературе (я вынужден говорить так скромно о тебе, потому что одновременно говорю и о себе), заботливо лелеяли работу друг друга. Я юнцом, когда твоя громкая слава была в расцвете, страстно желал следовать за тобой, быть и считаться — «далеко, но ближайшим». Было много преславных талантов, но ты казался мне (так действовало природное сходство) наиболее подходящим для подражания и наиболее достойным его. Тем более я радуюсь, что, когда речь заходит о литературных занятиях, нас называют вместе, что, говоря о тебе, сейчас же вспоминают меня. Есть писатели, которых предпочитают нам обоим, но нас с тобой — для меня не важно, кого на каком месте ставя, — соединяют: для меня всегда первый тот, кто ближе всех к тебе. Даже в завещаниях (ты, должно быть, это заметил), если завещатель не был особенно близок к одному из нас, то мы получаем те же легаты, и притом равные. Все это направляет нас к тому, чтобы мы еще горячее любили друг друга: ведь занятия, нравы, молва — наконец, последняя воля людей связывают нас столькими узами. Будь здоров.
35
Публий Корнелий Тацит (сер. 50-х гг. — ок. 120 г.) — друг Плиния, один из самых известных писателей античности.