Чтобы изучить все разновидности лжи, о которой я говорю, пришлось бы написать толстую книгу. Сознательно или бессознательно, этой ложью стремятся убить разом двух зайцев: рисуют самый фантастический характер коммуниста, а затем, противопоставив его живым коммунистам, обвиняют их в недобросовестности, в том, что они предают идеалы коммунизма, и прочее и прочее. Это станет совершенно очевидным, если проследить, какие взгляды приписывают коммунистам по разным насущным для человечества вопросам. Не буду здесь рассматривать их все, ограничусь одним-двумя наглядными примерами. Ибо я хочу только найти исходную точку рассуждений, в дальнейшем развитии которых не участвую.
Прежде всего, с ножом в зубах или без оного, коммунист у лучших писателей всегда — революционер. В самом деле, коммунист и есть революционер, но вот вопрос — какое содержание вложить в это слово. Когда без конца твердят: «революция», «революционер» — это вовсе не признак подлинной революционности. Заметьте,— во времена Виши это доходило до смешного,— что больше всех говорят о революции либо те, кто меньше всех действует, либо те, кто революцией считает контрреволюцию. Словом «революция» стараются запугать людей, когда речь идет о коммунистах, или, напротив, выставить себя в наилучшем свете, когда речь идет об антикоммунистах. Но в конце концов этот «революционаризм», если можно так выразиться, кончается, как правило, нападками на коммунистов: почему-де они не устраивают революцию сейчас, сегодня? Эта демагогия для того и ведется, чтобы вызвать разочарование у людей, возлагающих свои надежды на революцию. В целом революцию стараются представить как грандиозный бунт, а революционеров — как людей, для которых бунт — первоочередная задача и даже конечная цель.
Коммунисты не обольщаются, они знают, что рано или поздно им неминуемо придется не одними только речами защищать интересы народа, всей нации от внутреннего врага — от бандитов, готовых на все (даже на то, чтобы отдать Францию от Седана до Биаррица), лишь бы спасти свои классовые привилегии. В этом смысле, как и в области международных отношений, коммунисты вовсе не сторонники мира во что бы то ни стало, мира, покупаемого любой ценой. Но, как известно, веря в силу оружия и в то, что нация должна уметь с ним обращаться, коммунисты делают все возможное, чтобы не дать разразиться войне. Тому есть недавние примеры, которые у всех еще свежи в памяти. Известно также, что, когда вооруженная борьба неизбежна, коммунисты становятся отличными солдатами, мужественными патриотами. Так же обстоит дело и внутри страны. Коммунисты стремятся только к благу народа, к благу большинства. Они не станут очертя голову применять насилие ради этого блага, они предлагают все возможные решения, позволяющие избежать насилия; до того дня, разумеется, когда кучка авантюристов и сильных мира сего не превратится в угрозу для большинства, не прибегнет первая к насилию, отказавшись внять голосу разума и считаться с интересами народа. Коммунисты не хотят бунта. Бунт проповедуют анархисты, и эта проповедь на руку людям, благодаря которым появились на свет анархистские теории,— тем, кто из всякого беспорядка и анархии извлекает выгоду для себя.
Наперекор ходячему представлению, коммунист не утверждает, что прежде всего необходима Революция с большой буквы. Революция для него — тяжкая необходимость, к ней он прибегает, вынуждаемый классовым врагом, чтобы выполнить свою программу — добиться лучшей жизни для людей, жизни, которая не зависела бы от тех, кто человеку — волк. Революция не может быть целью, она — средство: средство выполнить программу, в которой заключены и счастье человека, и его победоносная борьба с природой, и возможность с помощью науки и справедливо распределенного труда завоевать несравнимо лучшие условия жизни, чем нынешние. Только осуществляя эту программу, коммунисты, если их принудят к этому глупость, продажность, пороки, жестокость некоторых людей, могут посоветовать большинству народа применить против упорства врагов человечества иные методы. Вот это коммунисты и называют революцией.
Отсюда ясно, как далеки мы от литературного образа Революционера, бунтовщика, восхваление которого в устах писателей всегда весьма подозрительно. Такова необходимая поправка к широко распространенному представлению о человеке-коммунисте; но следует в качестве примера прибавить и другую поправку, относящуюся к области социологии.
Речь идет в данном случае о семье.
Общеизвестно, что в XIX и в первой половине XX века французская литература живописала семью самыми черными красками. Так называемые независимые умы, теоретики, поэты, романисты нашей буржуазии тут не пожалели сил. Бодлер и Рембо, Бальзак и Мопассан, Альфонс Доде, Жюль Ренар и даже Франсуа Мориак — все, кого ни возьми, рисуют картины гнусные, омерзительные, мрачные, изображают семью, основанную на классовой солидарности, на корыстных интересах, на сообщничестве в делах, на дележе наследства; семью, из которой простые человеческие чувства, осмеянные, искаженные, давно уже изгнаны. Поколение за поколением люди читали такие описания (чаще всего соответствовавшие действительности) у мастеров, которыми они восхищались и к которым прислушивались,— и, естественно, готовы были согласиться с их нападками на семью. Эти настроения отлично выразил один из типичнейших представителей оппозиционно настроенной крупной буржуазии во французской литературе, вскричав: «Семьи, я ненавижу вас!»