Через некоторое количество прогулок паренёк стал смотреть только на один фонарь перед ним. Это тот самый фонарь, на который юноша смотрел после ссоры с девушкой. Тот самый фонарь, который освещал листья, делая их очень зелёными. Тот самый фонарь, который помог юноше смириться с несправедливостью людей «любишь ты, не любят тебя». Который помог ему уйти в себя. Фонарь как бы лечил паренька…
Всё это паренёк видел в своей голове в этот вечер и этой ночью, ведь пока он смотрел «фильм» у себя в голове, время быстро шло к полночи.
Через несколько очередных посиделок на лавочке по вечерам и по ночам фонарь начал стирать парню память: некоторые детали событий стали забываться, искажаться, постепенно оставшиеся события стали сливаться в быстрый и непонятный «фильм», который со временем потерял как смысл, так и значение, а потом забылся полностью и навсегда…
В один пасмурный вечер юноша пришёл в парк, уже не зная зачем, он не думал больше ни о чём, он был «исцелён от прошлого». Он перестал ходить в парк вообще, стал больше спать, а его жизнь стала налаживаться…
***
И весь смысл не в пареньке, не в девушке и даже не в фонарях. Весь смысл в том, что для исцеления души человека необходимо что-то такое, что возьмёт его за душу (но желательно, чтобы это не был какой-нибудь человек, за исключением близких). Это может быть всё что угодно: дерево, которое растёт у вас за окном, какая-нибудь ваза с красивыми цветами, вид из окна, домашнее животное, какая-нибудь интересная картина и многое, многое другое. Даже те же самые уличные фонари…
Конец эпохи
I
Это было зимой, в краю, где снег выпадает очень редко, а если он всё-таки выпадет, то полежит день или два и растает. Погода всё же была пасмурная, но дождя не было и не намечалось; тучи просто растянулись по всему небу, создавая грустную атмосферу. Её дополняли безлиственные деревья вокруг. Из-за них всё вокруг казалось серым и печальным. Температура была не минусовая, но настолько маленькая, что «пробирало» сильнее, чем при морозе (по ощущению). В такое время хотелось сидеть либо дома в кругу семьи и пить горячий чай, либо сидеть в компании приятных людей и пить «горячительные» напитки. Я не собирался заниматься ни тем, не этим, и потому отправился в клуб литераторов.
Это было в посёлке «Z», недалеко от большого города «X». В одном из немногих двухэтажных зданий этого посёлка как раз и располагался клуб литераторов. Почему он не был в городе? В городе большинству людей было уже, честно говоря, плевать на книги, и это не только потому, что «прогресс» заменил многим людям книги. Но ещё и потому, что все истории были уже предсказуемы, не было ничего «нового и уникального», чего ещё никто не писал (всё уже было перечитано ни один раз). В городе люди ходили в библиотеки только для решения какой-то поставленной им задачи, не для собственного интереса, а в посёлке люди посещали библиотеку часто, почти всегда ради себя и своих знаний. Вдобавок в этом селе проживали некоторые писатели, не слишком известные, но, тем не менее, вызывающие внимание к себе. Они и организовали клуб литераторов, который помогал читателям в их выборе хорошей и полезной книги, а также пытался решить вопрос о создании «новых и уникальных» рассказов.
В двухэтажке на первом этаже находилась библиотека (одна на весь посёлок), а на втором этаже находился этот самый клуб литераторов. Он разделялся на три кабинета: комнату хранения книг литераторов (в этих книгах они и пытались найти зацепку для решения вопроса о «новых и уникальных» историях), зал заседания литераторов (в нём было три дивана, стол и несколько шкафов с предметами для чаепития) и кабинет для «оказания помощи читателям» (в которой было три стола: главный – председателя общества литераторов, а два других – для «собеседования»). В кабинете в основном происходила «консультация» по поводу выбора книги, либо председатель или кто-то из литераторов читали и размышляли над какими-то вопросами. Все массовые обсуждения, разговоры или что-то другое массовое происходило в зале заседания. Там-то сегодня ждали меня и других литераторов для очередного «консилиума».
Прежде чем рассказать про заседание, я расскажу про литераторов и самого председателя (весьма интересного человека, озадаченного вопросом о «новых и уникальных» рассказах, причём озадаченного больше всех, как и я). Нас было четыре литератора: Романов, Северов, Тихий и я. Председателя звали Надеждин, а его секретаря (который не был литератором, но присутствовал на всех заседаниях) Балаболов. На этом заседании должен был ещё присутствовать какой-то юноша, уверявший председателя, что может помочь нам (с нашим вопросом). Мы слабо поверили в это, а Надеждин в надежде на любую подсказку или зацепку впервые разрешил присутствовать ещё кому-то кроме постоянного состава «шести дум» на заседании.