Зал за моей спиной утих, донеслось урчание автомобилей с улицы.
Маша наклонилась, ее нежные руки потянулись ко мне, ярко накрашенные губы изогнулись, обнажив белоснежные зубы.
— Ты зачем притащил сюда эту подстилку? — говорила она так тихо, чтобы слышать мог только я, а по безмятежно-радостному лицу ее человек со стороны ни за что не догадался бы, что именно происходит.
От неожиданности я дернулся и принялся оправдываться:
— Это не я, ты что… Она сама на меня набросилась… Я не знал…
— Конечно. Сначала нахлопался с этим твоим очкастым графоманом. — Петьку Маша не очень любила, в минуты раздражения даже именовала мужской шовинистической свиньей. — Потом эту белобрысую тварь вытащил из мусорного бачка… Ей букетик дорогой подари!
— Да ты что… Я же твой котик… У меня лапки… — Я настолько растерялся, что мог только изрекать банальности.
— Я тебе покажу лапки! — И Маша с неожиданной легкостью выдернула букет из моих окаменевших рук.
Потом широко улыбнулась залу и съездила меня колючим и пахучим мастодонтом по физиономии. Что-то тяжелое ударило меня в задницу, и я понял, что сижу на полу, и со всех сторон надвигается грохочущая лавина смеха, безжалостная, готовая поглотить меня с головой.
Букет врезался мне в лицо, едва не выбив зуб, упал на колени будто сноп, и я закрыл глаза, чтобы хоть как-то спастись от позора.
— Эх, братан, не сложилось. — Петька оказался рядом почти мгновенно, в этот раз он среагировал как надо. — Но бывает, дело житейское. Пойдем, накатим, утопим горе в бухле. Оторвемся по-пацански.
Он поднимал меня и вел куда-то, а я закрывал лицо руками и изо всех сил старался не заплакать.
Вперед, вперед, в алкогольный делирий, где можно забыть обо всем: и о собственном позоре, и о разбитом сердце, и о том нелегком выборе, который маячил предо мной, как визит к стоматологу… Туда, где можно найти свободу, веселье и радость, пусть заемные, временные, фальшивые, но спасительные.
Да приидет безумие! И да сгинут проблемы!
Глава 4
Проснулся я от настойчивого гудения телефона рядом с ухом и ухитрился сцапать зловредный аппарат, не открывая глаз.
— Да?
— Лев Николаевич? — пропищал радостный до тошноты голос. — Мы вас ждем через час! Дозвониться раньше не получилось. Но дети уже и портрет ваш нарисовали! Очень ждем!
Вопросы закопошились в тяжелой голове могильными червями. Какие дети? Где меня ждут? Точно ли я Лев Николаевич?
Вечер я помнил не очень хорошо, в памяти остался неведомый кабак в подвале и Петька, обучавший меня премудростям сетевой литературы: «Прикинь, есть два главных портала — Автор. Забей и ЛитЕсть, и поножовщина между ними круче, чем была между АСТ и Эксмо до объединения. Если на первом засветился, то на второй не суйся. Зачморят, суки. Но деньги все там, все там зарабатывают, и Селена Подлунная, и Тарас Скалистый, и я тоже». На плече у него спала утомленная критикой и коньяком Бакова, вокруг ржали и разговаривали смутно знакомые люди, но их я воспринимал с большим трудом.
То, что произошло на «Бульк-фесте», наоборот, вспоминалось с болезненной отчетливостью: и разговор с Машей, и поход за букетом-мастодонтом, и то как я получил этим ароматным титаном по морде.
— Э, да, конечно, — произнес я, пытаясь вспомнить, с кем разговариваю. — Адрес… Напомните… Понятное дело…
Тут мне удалось разлепить глаза, и я с облегчением понял, что нахожусь все же дома. Как я сюда попал, память сообщить отказалась, а к раскопкам в мозгу я решил пока не приступать, слишком уж плохо было не только мозгу, но и всему организму в целом.
Ну еще бы — сначала пиво, затем водка и, кажется, даже портвейн… бррр!
Радостный голос забормотал, сообщая координаты, и я наконец въехал в тему — зараза, у меня сегодня встреча со старшеклассниками в одной из московских школ! Зазвали они меня давно, чуть ли не до летних каникул, я непонятно почему согласился, а потом наглухо забыл.
И теперь мне за час надо доехать на другой край Москвы!
Нет, положительно невозможно быть настоящим писателем без дворянского титула, усадьбы и верного слуги, который в такой час войдет и скажет: «Откушайте рассольчику, барин, а то вчера-то, ха, и щас мы вас в баньку, а там шестерню запряжем и домчим мигом».
— Да, конечно, буду, — пообещал я, ненавидя себя за малодушие.
— Чего, братан, живой? — донесся голос вовсе не слуги, и я вздрогнул, поскольку надеялся, что в квартире один.
Но Петька, судя по модуляциям исходивших от него акустических волн, находился где-то на полу около книжных полок.