Николай Тимонович Федоров
Напиши мне ответ
Сотни лет кочуют по театральным и цирковым подмосткам два клоуна: один — озорной и лукавый, другой — простак. Две, казалось бы, противоречивых реакции вызывают они: смех и сочувствие. Именно потому так живуч этот комический дуэт. Давно уже они перекочевали на страницы книг, прочно поселились в детской литературе под разными именами: Малыш и Карлсон, Дениска и Миша, Винни-Пух и поросенок Пятачок. Во всех этих книжках один прием, но каждая из них — особенная, потому что писали их очень талантливые люди. (Я думаю, что Дон Кихота и Санчо Пансу Сервантес задумывал как комическую пару.)
Начинающий ленинградский писатель Николай Федоров тоже внес в эту традиционную форму комического свое отношение, он как бы заострил моменты соучастия и сопереживания.
В детстве я сильно обварил руку. Я не плакал — такое было условие. Но вот два моих товарища плакали. Они плакали по-настоящему, плакали за меня. Над этим предметом нельзя иронизировать. Этот предмет вызывает добрый смех, который сходен по ощущению с ощущением счастья. Под словом «предмет» я подразумевал самое высокое нравственное понятие — дружбу.
Дружба и является подвижной моделью для рассказов Николая Федорова. Остановите свое внимание на рассказе «Напиши мне ответ». Герои Федорова мало сказать — необходимы, они жизненно важны друг для друга. Они преисполнены чувства верности. И еще в них наличествует то необъяснимое состояние, которое мы называем счастьем жить.
Я от всего сердца желаю героям Николая Федорова веселого и счастливого пути в детской литературе.
Радий Погодин
У вас в квартире Генка
Все началось с того, что мы с Генкой увидели в нашем дворе лебедку. Обыкновенную строительную лебедку с «люлькой». Ее оставили рабочие, которые меняли на нашем доме водосточную трубу.
— Ух ты! — сказал я и схватился за ручку.
— Чур, я первый! — сказал Генка, забираясь в «люльку». Я нажал на ручку, шестеренки заскрипели, и Генка торжественно поплыл вверх.
— Вира! — кричал он и махал руками. — Вира помалу!
— Да не ори ты, — сказал я. — Весь дом переполошишь.
Генка на секунду замолчал, но потом не выдержал и запел:
Когда он был уже на уровне третьего этажа, я остановился.
— Погоди, передохнуть надо.
— Представляешь, — крикнул мне сверху Генка, — если бы ты жил в этой квартире, а я б к тебе в гости залез! — И он перемахнул из «люльки» прямо на балкон. — Ты бы лопнул от страха.
— Лопаются не от страха, а от зависти, — сказал я. — И вообще, хватит. Я тоже хочу прокатиться. Давай назад, а то рабочие придут.
И только я это сказал, как услышал за спиной голос:
— А ну-ка марш отсюда!
Я обернулся и увидел двух рабочих. Один отодвинул меня в сторону и принялся спускать «люльку». А Генка остался на балконе!
— Ой, дяденьки, — закричал он, — меня-то спустите!
— Нечего, — сказал второй рабочий. — Ишь, игрушку нашли!
Он, наверно, подумал, что Генка там живет.
— Ну, пожалуйста, спустите, мне надо, — скулил Генка.
— По лестнице сойдешь, — сказал первый. — Некогда нам тут играть.
К счастью, дверь балкона оказалась открытой, и Генка боязливо вошел внутрь. Между тем я заметил, что на крыше появился третий рабочий. Он начал снимать крепление и отвязывать «люльку». Вскоре Генка снова вышел на балкон.
— Закрыто там, дяденьки, не выйти, — плаксиво сказал он.
— Закрыто — значит, наказан, — сказал первый. — Сиди и учи уроки. Исправляй двойки.
— Какие двойки! — в отчаянии закричал Генка. — Нет у меня никаких двоек! Отличник я, круглый!
— Это ты своей бабушке расскажи. Нам это ни к чему.
— Какой бабушке! — закричал совершенно очумевший Генка. — Нет у меня никакой бабушки!
— Что у вас там за бабочки? — закричал рабочий с крыши.
— Да ничего, — ответил первый. — Отличник тут один про бабушку рассказывает. Готово, что ли?
— Готово! — послышалось с крыши, и вниз полетела веревка.
Пути отступления были отрезаны. Рабочие поволокли лебедку со двора.
— Что же делать? — спросил Генка, с тоской глядя вниз.
— А в квартире никого? — спросил я.
— Никого.
— Чего же ты через дверь не вышел?
— Закрыто. А замка нет.
— Как это замка нет?
— То есть он есть, но внутренний. Ключ нужен.
— Что же делать? — спросил теперь я.
— Лошадь бы, — сказал Генка.