— Я хотела узнать у тебя о Той стороне, — её голос звучал ещё тише, словно она подговаривала меня устроить переворот и захватить власть в Доме. В целом, подобные просьбы были на неё похожи.
— Я тебе много раз говорил…
— Я не об этом! — Она смотрела на меня внимательно, и её глаза медленно стали превращаться в глаза отца. Моя нога заныла, — Если я смогу перейти Туда… Они замолчат?
Мне не нужно было пояснять, кто «Они» потому что, если Мираж не занималась нравоучениями, то непременно жаловалась на свои Голоса. Больше ни о чем она не говорила, и одно время я часто задавался вопросом, как Стервятник вообще её терпит?
— Спроси у Большой Птицы. Сама же знаешь, он и перевести тебя сможет, если хорошо попросишь. Хотя, тебе и просить-то не надо, — я не знаю, зачем тогда это сказал. Не знаю, почему огрызнулся, снова упрекнул её в привязанности к Стервятнику, почему начал злиться от одного её вида. Но Мираж только поджала губы и тихо прошипела:
— Снова делаешь меня во всём виноватой? — она прекрасно понимала, что я имею ввиду. И дело было вовсе не в Стервятнике.
— А кого винить, если не тебя?! — я вцепился в костыль и подскочил на ноги, чувствуя, как меня начинает трясти. Слепая неосознанная ярость накрыла с головой, я даже не заметил, как начал кричать — Кого, если не тебя?!
Тогда тот факт, что мы привлекаем внимание, что на нас смотрят, могут позвать воспитателей, и Бандерлоги разнесут нашу перепалку по стаям, не имел никакого значения. Потому что спусковой крючок сорвало и нас было не остановить.
— Хорошо, я виновата! — Мираж принялась кричать в ответ. Такой непривычно-громкий звук её голоса немного отрезвил, но этого было недостаточно, чтобы остановиться самому или остановить её, — Виновата и в том, что отец спился, и в том, что маму машина сбила! Виновата в том, что ты вынужден жить в обнимку с этой палкой только потому, что не послушался меня и попался пьяному отцу под руку! Я виновата! Я во всём этом виновата!
Сложно было сказать, кого из нас трясло сильнее. В одно мгновение весь вид Мираж стал какой-то пугающе-бешеный, и, готов поспорить, после нашего разговора у неё разболится голова. Её тихое «Доволен?» было практически неслышным после оглушающих воплей. Возможно, она и вовсе ничего не говорила, а я просто прочитал по губам. Она повернулась ко мне спиной и зашагала прочь, обратно в девичье крыло, бить зеркала в ванной или раздражать своим пасмурным видом свою соседку. Потому что она никогда ничего ей не рассказывала.
Я опустился на диван и опять зачесал назад мешающие волосы. Сейчас раздражали даже они. Лэри, как ни в чём не бывало, приветливо кивнул мне головой и удалился вперёд по коридору. Словно это вовсе не он ещё секунду назад стоял и, делая вид, что отковыривает от подоконника жвачку, внимательно вслушивался в наш с сестрой разговор. Вернее, в наши истеричные выкрики.
Я прикрыл глаза, потому что сейчас нужно было сосредоточиться на действительно важных вещах. Изнанка. Рыжий. Мираж с её закидонами, Голосами в голове и нашим одним на двоих поломанным детством уходит на второй план.
Посидев на диване ещё немного, я снова поднялся на ноги и направился в Гнездо. На занятия сегодня идти не хотелось, и я надеялся, что в Третьей будет хоть кто-то, с кем можно толково поговорить. Желательно, не Стервятник. Он, несомненно, был хорошим Вожаком, просто образцовым, но моя сестра оказывала на него слишком сильное влияние, и я считал, что это влияние не самое положительное.
В спальне оказываются Красавица и Дорогуша, чему я несказанно рад. Они никак не комментируют моё появление, словно оба ожидали, что я приду. Красавица сидит за столом и смотрит в окно, сонно зевая, Дорогуша вьётся у горшков с цветами, обрывая сухие ветки и листья. Я опускаюсь на свою кровать, вытягивая ногу, и смахиваю невидимую пыль с лепестков герани, которая стоит у самого изголовья. Эту герань подарила мне Мираж через несколько дней после того, как меня перевели в Третью. Я окрестил эту герань Алонсо, и с тех пор он жил со мной.
Я долго молчу, не говорю ни слова, словно ожидаю какого-то знака или собираясь с мыслями. Но на самом деле это не так. Я огляделся, сам не зная, для чего, а потом подхватил костыль и доковылял до стола.
— Слушай, Красавица, а ты можешь меня подстричь?
Состайник поднял на меня глаза, несколько раз моргнув, а потом как-то неуверенно кивнул головой. Словно, если он вдруг возьмётся меня стричь, мои волосы оживут и набросятся на него, задушив. Я благодарно улыбаюсь ему уголками губ, усаживаясь на стул и взлохмачиваю свои волосы. Я слышу, как Красавица вздыхает, а потом принимается расчесывать меня. Я сижу тихо, практически не двигаюсь, пока мои волосы кромсают ножницами, делая их короче, кажется, даже не стараясь придать им какую-то форму, хотя Красавица своё дело знает.
Когда он заканчивает, я осматриваю себя в зеркало, вертя головой в разные стороны. Результатом я доволен. Красавица только откидывает ножницы, устало вздыхая. Я благодарно хлопаю его по плечу, хотя он вовсе этого не замечает, и снова валюсь на свою кровать. Алонсо смотрит на меня с осуждением, словно ему очень нравились мои девичьи локоны, и теперь он будет тосковать по ним. Хотя, уже через полтора-два месяца, я снова буду таким же лохматым, будто и не стригся вовсе.
Я улегся на подушку, вытянув больную ногу, и тут мог голову посетила одна мысль. Если Рыжий откажется меня перевести, последним моим спасением становится Лунная Дорога… Кролик точно мне её не продаст, я уже пробовал. Просил, даже, кажется, пытался ему угрожать. А вот Шакал мне помочь бы смог… Табаки всегда был мне хорошим другом, поддержкой и опорой, когда я только появился в Доме. Неужели сейчас сможет отказать?
Тут некстати голова подкинула воспоминания о том, что недавно случилось с Лордом. В том, что он прыгнул, сомнений не было, да и в том, что в Гнезде не найдётся того, кто выдал бы меня Паучихам, я тоже был уверен. Значит, вариант с Дорогой мне отлично подходил. Но дело в том, что и Шакал мог мне отказать…
Всё это было так сложно, и эти мысли давили на мозг, вытесняя оттуда всё остальное. Может, именно поэтому я накричал на сестру? Это не важно. Изнанка была так далеко, несмотря на то, что я всегда мог до неё дотронуться, стоило только протянуть руку. А теперь Дом решил от меня отвернуться, и больше прыгнуть я не мог. От одной этой мысли в горле вставал ком, а на глаза наворачивались слёзы. Потому что только на Изнанке я мог ходить. Как ходил тогда, до той ночи. И это было моё самое заветное желание, снова оказаться на своих двоих, без стука костыля. Мираж бы могла понять, если бы хоть раз испытала это чувство свободы. Возможно, она нуждалась в нём даже больше меня.
— Не боишься, что Большая Птица начнёт читать нотации, если не увидит тебя в классе? — я не ожидал услышать вопрос от Дорогуши. Мы редко с ним общались. И практически не разговаривали. Его злило то, что я стервятников любимчик. Меня тоже это злило, но я ничего тут поделать не мог.
На его вопрос я только пожал плечами. Короткие волосы залезли в лицо, но их можно было просто сдуть, чего с длинными не выходило. Такое изменение приятно радовало.
— Он в любом случае начнёт читать нотации, — я знал, что Дорогуша смотрит на меня, хотя и не смотрел в ответ. Можно сказать, я чувствовал на себе его взгляд.
Мне очень хотелось добавить кое-что ещё, сказать, что Стервятник такой только потому, что таким же был Макс. Но я быстро прикусываю себе язык и затыкаюсь. О том, из-за кого мы носим траур, говорить не любят, но помнят и каждый день вспоминают. Безмолвно, скользнувшей по губам улыбкой или погрустневшим взглядом, но вспоминают. По крайней мере я и Стервятник.
Дорогуша больше ничего не говорит, да и Красавица снова превратился в статую, безмолвно уставившись в окно. Чего он там хочет высмотреть, не знаю, но уверен, что это как-то связано с его девушкой. Кажется, её зовут Кукла. Красавица уже давненько выскальзывает из Третьей ночами, чтобы встретиться с ней где-нибудь в неработающем туалете. Выскальзывает часто, исключая только Самую Длинную. Выскальзывает по первому её зову, только вот почему-то сам никогда не зовет. Впрочем, меня его отношения не касаются.