Чувствуя, что вот-вот засну окончательно, я высвобождаю руку из хватки Стервятника и обнимаю его за талию, совершенно эгоистично положив голову ему на плечо и привалившись на него всем своим весом. Он практически тащит меня на себе, в силу своих возможностей, потому что я сама еле волочу ноги. От него пахнет мокрой землёй и какой-то дурманящей дрянью. Может, именно от неё меня клонит в сон?
— Ты точно в порядке? Может, мне следовало захватить ту настойку от головной боли?
Мы остановились у поворота. Дальше — коридор и моя спальня, но Стервятник идти дальше не может. Потому что пусть толпа девиц и уставилась в телевизор, я знаю, стоит Рексу появиться в коридоре, их любопытные цепкие взгляды уставятся на него. Повскакивают со своих матрасов и уставятся глуповатыми раскрашенными глазами. А там недалеко до доноса Душеньке или той же Крёстной. Я знаю это. Стервятник тоже знает.
Поэтому единственное, что нам остаётся — стоять за поворотом, прячась от чужих любопытных глаз. И разговаривать, разговаривать и разговаривать. Разговаривать так, словно мы не видели друг друга целую вечность, разговаривать даже тогда, когда закончились темы для разговора. Я прекрасно понимаю, что после смерти Макса Стервятнику совершенно не с кем разговаривать в Третьей, да и я никогда не считала Спицу интересной собеседницей. Поэтому из этого общения каждый из нас старается брать по максимуму просто потому, что только друг с другом мы можем по-настоящему поговорить.
— Со мной всё хорошо, честно, — я стараюсь мягко улыбнуться, и беру ладонь Стервятника в свою, — я просто лягу спать, и завтра мне станет лучше.
— Ты уверена, что это никак не связано с завтрашним днём? — я молчу, потому что понятия не имею, как ответить на его вопрос. Я просто не знаю, есть ли здесь какая-то связь. Он расценивает моё молчание по-своему, — Постарайся не оставаться завтра одна, хорошо? Даже если тебе будут угрожать компанией Лэри и других модников Логов.
Криво усмехаюсь такому определению, и боль снова начинает надавливать на виски, напоминая о себе. Жмурюсь. Хотя Стервятнику, кажется, не до веселья, он снова сжимает моё запястье, привлекая к себе внимание, и ледяным, пусть и вкрадчивым тоном спрашивает: «Ты меня поняла?». Лучше бы он кричал на меня, честное слово.
— Я приду завтра, — тихо отвечаю я, — не желаю слышать протеста. Я приду, даже если не узнаю ничего важного. А я уверена, что ночью мне удастся что-то узнать. Такого сильного всплеска не было очень давно.
Понимая, что меня не переубедить, он только кивает немного устало, и выпускает мою руку. Я цепляюсь за кончики его пальцев и, словно на прощание, заправляю длинную прядь бесцветных волос Стервятнику за ухо. Он отводит взгляд и мимолётно улыбается. Я прекрасно помню, что он не приветствует подобного рода нежностей, но сдержаться никак не могу.
Я стою у стены, привалившись к ней спиной, и смотрю Стервятнику вслед. Провожаю его взглядом, словно не знаю, что с ним ничего не случится, словно забыла о том, что он отлично ориентируется в Доме.
После того, как он пропадает из поля моего зрения, я потираю виски, а Голоса снова начинают шелестеть, только теперь я не могу разобрать ни слова. Надо думать, таблетки должны мне помочь, и когда я, уже находясь в пустой спальне, открываю свой ящик, в моей голове мелькает мысль, что их там может и не оказаться. Я не помню, когда в последний раз принимала таблетки, несмотря на все заверения Паучих о том, что мне нужно пить их несколько раз в день.
Небольшая пластинка всё же находится под грудой фантиков, пустых сигаретных пачек и небольшой коллекции мятых книжных закладок. Я кладу на язык несколько таблеток, даже не думая их запивать, и ложусь на свою кровать. Во рту появляется неприятный привкус, а в горле начинает першить. Я поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам, словно в темноте смогу различить хоть что-то отдалённо похожее на стакан с водой. Хотя, с чего бы стакану воды взяться в нашей спальне?
На самом краю подоконника, со стороны спициной кровати, замечаю чашку. Обычно в этой чашке, на самом дне, можно найти немного воды, которой Спица поливает принесённый откуда-то совсем недавно цветочный горшок.
Я глотаю остатки воды и протираю лицо ладонями. Я всегда чувствую себя плохо перед Самой Длинной, но сегодняшний вечер определённо побил все рекорды. Завтра случится что-то страшное.
Ложусь на кровать, а расчёсочные фонари вырисовывают на потолке неясные очертания окна, и я вглядываюсь в него долго, пока оно не начинает расплываться, после чего я позволяю себе закрыть глаза и наконец заснуть. Что, впрочем, не приносит должного облегчения.
***
Мне начинает казаться, что я окончательно потерялась в этом проклятом коридоре, и я потерянно мечусь из угла в угол, как загнанная в клетку крыса. Стоило взять с собой хотя бы фонарик, чтобы светить себе под ноги, не говоря уже о каком-нибудь затупившемся лезвии, чтобы хоть как-то защититься в случае чего. Правда, когда я выходила из спальни, мне было совершенно не до этого. Где-то в глубине слышится шорох колес и голос Шакала, который невозможно спутать ни с чем.
— Табаки? Где ты? — я сделала несколько шагов вперед, как мне показалось, в ту сторону, где я слышала голос друга. Передвигаясь наощупь я мысленно корила себя за то, что позволила себе выскользнуть из спальни неподготовленной.
Я бродила по коридорам достаточно давно и была уверена, что мои глаза привыкли к темноте, вот только когда я обернулась на замаячивший за спиной фонарик, всё равно пришлось зажмуриться. Когда свет перестал бить мне в глаза, я увидела перед собой перепуганного Курильщика. Он таращил на меня глаза, словно я была Кентервильским приведением.
— Что ты тут забыла, дорогуша? — взвизгнул Шакал, появившись из темноты и практически наехав на меня.
Курильщик смутился и отвернулся, увидев, как я кошусь в его сторону, а присела возле Табаки, чтобы было удобнее смотреть ему в глаза. Ему это ужасно не нравилось, но сейчас мне было всё равно.
— Мне нужен фонарик.
— Приличные леди не шатаются по коридорам ночью, — наигранно возмущается Шакал, но к своему рюкзаку за фонариком тянется, за что я ему благодарно улыбаюсь.
— А я неприличная, — усмехаюсь, наконец получив фонарь. Поднимаюсь на ноги и шутливо треплю Табаки по голове свободной рукой, он начинает отмахиваться и громко возмущаться, — а вы почему здесь?
— Да так, — Табаки чешет в затылке, но так и не успевает договорить, потому что я замечаю, как Курильщик неуверенно косится за угол. Туда, где маячит, переливаясь разными цветами, тканевый треугольник. Я невольно улыбаюсь.
Подойдя к палатке, сталкиваюсь с вылезающим оттуда Валетом. Он выглядит так, словно рад меня видеть, и быстро кивает головой в знак приветствия. Я останавливаюсь у входа и почему-то медлю. Я так спешила сюда только для того, чтобы поговорить со Стервятником, а теперь стою и не могу протянуть руки, чтобы отодвинуть полог и заглянуть внутрь.
Табаки тем временем не просто подкатывает к палатке, он уже слезает со своего Мустанга и пробирается внутрь. В темноте и отсвете разноцветных огоньков мне кажется, что Курильщик бледнеет. Опускаюсь, наконец, на пол и просовываю голову в крохотное помещение. На меня тут же смотрят четыре пары глаз. Дорогуша приветливо кивает, а Лорд как-то невнятно кривится. А я, встретившись с жёлтыми глазами Стервятника, только киваю ему в сторону коридора и вылезаю из палатки. Он понимает меня без слов.
Курильщик, завидев Стервятника, весь как-то сжимается, а я только предлагаю ему забраться в палатку и стараюсь тепло улыбнуться. Птичий Папа подходит к стене и опирается на трость.
— Ты что-то видела, пташка? — старается говорить спокойно и размеренно, старается сделать так, чтобы я не смогла уловить легкую дрожь в его голосе. Вот только он никак не может запомнить, что я знаю его слишком хорошо, и со мной подобные манипуляции не проходят.