— Это мне Лэри подарил, — немного стыдливо поясняет она, стягивая оттуда какой-то уродливый кулончик и протягивая цепочку мне. Я кошусь на неё с недоверием. При всей важности моей вещицы, я не могу забрать у Спицы цепочку, подаренную Бандерлогом. Потому что понимаю, что для неё это так же важно, как и для меня, — у меня есть ещё одна, — с легкой улыбкой поясняет соседка, заметив моё замешательство.
Спица кладёт цепочку передо мной, и я подцепляю её ногтем. Слегка улыбаюсь, когда маленький замочек щёлкает, а крохотный ключ опускается мне на грудь. Прячу его под свитер и ночную рубашку, и когда холодный металл прикасается к коже, вздыхаю, наконец, с облегчением. Благодарно улыбаюсь Спице, впервые за несколько дней чувствуя на душе какую-то лёгкость.
Замечаю, что соседка не ложится спать, а лишь усаживается на свою кровать, поджав ноги, и смотрит на меня в упор. Я смотрю в ответ. Наше молчание становится ужасно неловким, и мне уже хочется что-то сказать, чтобы разрядить обстановку, или хотя бы поблагодарить за цепочку, чего я всё ещё не сделала. Но она лишь снова улыбается мне, тепло и совсем не сонно, и снова начинает копаться в своей тумбочке, доставая оттуда карты.
— Раз уж спать не собираемся, давай хоть в карты сыграем.
— В вист? — теперь уже я не могу сдержать улыбки, скидывая на пол плед, подушку и одеяло. Моему примеру следует и Спица. В этот момент почему-то плевать и на сквозняк у пола, и на весь Дом в целом. Где-то в глубине коридора слышится нечленораздельный визг Габи.
***
Утро следующего дня оказывается чуть более тёплым, и несмотря на то, что выпадает оно на пятницу, а занятия никто не отменял, после завтрака я всё равно предпочитаю отправиться в Коффейник. Помимо нескольких малолетних Крыс и Кролика за стойкой там всё равно никого нет, так что я покупаю себе чашку кофе и усаживаюсь в самый дальний угол, греясь горячим напитком. Выуживаю из-под свитера цепочку и подношу ключик к самым глазам, снова рассматривая.
Сейчас у меня не получается вспомнить, почему я решила убрать его в коробку, даже мысли такой допустить не могу. Рекс всегда был рядом со мной, даже когда я этого не просила, когда об этом не догадывалась. Всегда опекал и оберегал, был своеобразным Ангелом-хранителем. И стальной ключик размером с ноготь, который я держала перед собой, был отличным этому напоминанием. Слегка улыбаюсь, принимаясь заново изучать резные узоры, и совсем забываю про остывающий кофе. Сейчас это последняя вещь, которая меня волнует, хотя заледеневшие пальцы говорят об обратном.
От одних только воспоминаниях о том, через что нам с Рексом пришлось пройти, становится теплее. Это не такое тепло, как от чашки кофе, это тепло другое, зарождающееся где-то глубоко в груди, разливающееся по венам и согревающее изнутри. Это тепло даёт какую-то необъяснимую внутреннюю энергию, заставляет не опускать руки и двигаться дальше. Это приятное чувство. Пожалуй, самое приятное из того, что мне когда-либо доводилось ощущать.
— Новая побрякушка? — передо мной сидит Свист, бледный и немного осунувшийся. Видимо, я настолько сильно погрузилась в свои мысли, что не заметила, как он вошёл и подсел ко мне. Даже шагов и стука костыля не услышала, да и Голоса, привыкшие шептать мне о многом из того, что происходит в Доме, молчали. Странно. Обычно, из вороха разнообразных голосов и невнятных фраз мне всегда удавалось услышать что-то о Свисте, а теперь они почему-то молчали, словно игнорировали его существование или не хотели говорить о нём. Замечаю, что подрагивающими пальцами он обхватывает точно такую же чашку кофе.
— Тебя это не касается, — стараюсь сказать это как можно мягче, пряча ключ под свитер. Переругиваться с братом сейчас нет ни настроения, ни желания, а судя по его внешнему виду, из равновесия его может выбить любое неосторожное слово.
Мы долго молчим. Тишина получается как никогда неприятной и давящей, но ни один из нас даже не пытается её нарушить. Свист барабанит окольцованными пальцами по поверхности стола. В этой детали внешности он становится чем-то похожим на Стервятника.
— Слушай, я тут хотела узнать, — тема для разговора приходит неожиданно, я даже толком не успеваю осознать, что начинаю говорить. Опираюсь локтями на стол, придвигаясь к Свисту чуть ближе и понижая голос до шепота. Вообще, я бы не сказала, что в Доме принято говорить о таком, но Джек мой брат, и у нас никогда не было друг от друга никаких секретов. По крайней мере, раньше, — а что с нами будет после выпуска?
Он улыбается. Криво и совсем не так, как улыбался в детстве. Смотрит на меня снисходительно, с ноткой превосходства, словно я для него не старшая сестра, а какая-то несмышлёная девчонка со двора, которая спрашивает о том, чего ей знать не положено. От этого его взгляда у меня в одно мгновение скручивает живот. Становится до того неприятно и тошно от того, что я уже знаю его ответ наверняка, что начинаю жалеть о том, что завела этот разговор. Лучше бы сразу встала и вышла.
— По-моему, всё очевидно, — он откидывается на спинку стула и смотрит на меня немного щурясь. От его взгляда начинает неприятно скрести на душе, — я на Изнанку, а ты в Наружность.
Из моей груди рвётся разочарованный вздох. Нет, ну а чего я ещё ожидала? Какого-то другого исхода? Смешно. Я стараюсь поглотить все рвущиеся наружу колкие слова, потому что не хочу снова с ним ругаться, а сейчас почему-то как никогда остро ощущаю, как много времени мы потратили на пустые препирания.
Брат кажется мне немного странным. Постоянно дёргается, озирается по сторонам и впадает в задумчивость. Да, и эта его бледность и худоба… словно передо мной теперь и не он вовсе, а кто-то другой, на моего брата похожий и не похожий одновременно, но сейчас я на этом внимания не заостряю, лишь, подобно ему, откидываюсь на собственном стуле и сцепляю руки в замок. Всеми силами стараюсь напустить на себя равнодушие.
— И насколько сильно может изменить Наружность? — спрашиваю, скорее, у себя, а не у него, но Свист всё слышит. Он улыбается, криво и с видом победителя, словно не хочет знать ответа на мой вопрос, потому что прекрасно понимает, что его это никогда не коснётся.
— Знаешь, иногда я думаю о том… смог бы я узнать кого-нибудь из них, если бы встретил в Наружности? Ведьму, Черепа, да кого угодно из того выпуска, — я слегка дёргаюсь от его голоса, потому что совсем не ждала ответа. Джек же этого совсем не замечает и продолжает говорить, снова впадая в какую-то туманную задумчивость, — и я не могу ответить себе на этот вопрос. Почему-то мне кажется, что в Наружности они бы не прижились. Ну, знаешь, не выжили. Она бы просто переживала и выплюнула их, у них бы не вышло найти своё место в том мире. Именно поэтому тогда случилось то, что случилось. Это был знак, что покидать Дом не следовало. Таким как мы в Наружности просто нет места, и мне искренне жаль тех, кто отправится туда после выпуска. И тебя мне жаль.
Он резко вскидывает голову, упираясь в меня взглядом. Глаза у него светлые и такие холодные, равнодушные, но каждое моё движение он цепляет практически со звериной жадностью. Я хотела огрызнуться, сказать о том, что мне не нужна его жалость, но слова почему-то застревают в горле. Мне становится не по себе. Я интуитивно выуживаю цепочку из-под свитера, сжимая ключик в ладони.
— Знаешь, я пойду, — выходит сипло и чересчур жалко. Я подскакиваю со своего места так, что стул переворачивается, задирая вверх ножки. Замечаю неодобрительный взгляд Кролика, но меня это сейчас не волнует. Не оборачиваюсь, но знаю, чувствую, что всё это время Свист смотрит мне в спину, дохожу до выхода и только вывалившись в коридор понимаю, насколько тяжело было дышать всё это время.
Мы никогда не разговаривали о прошлом выпуске. Никогда не поднимали эту тему, потому что прекрасно знали, что каждому из нас снится этот проклятый кораблик в луже чужой крови. Никто никогда об этих снах не рассказывал, но та ночь как-то сплотила нас, словно соединила своеобразными невидимыми нитями, и нам не нужно было говорить вслух, чтобы друг друга понять. С той ночи прошло так много времени, а Свист вспомнил об этом именно сейчас, когда до нашего собственного выпуска осталось так мало времени.