— Плохо. — Шепнула Анна Николаевна, будто предчувствуя беду. — Вообще я слышала, что лучше к большевикам присоединиться. Их больше, и они надёжнее.
— Бедный Савинков! — Засмеялась Пульхерия.
— Его раздавят. — Догадалась Анна Николаевна. — Но если он выступил против Керенского, то может быть за всеми этими беспорядками и Корниловым стоит что-то ещё. Но они могут и поругаться с большевиками. Эх, жаль Михаил Романович настолько верит в чистоту России, что не боится ничего, даже смерти.
Пульхерия выронила зеркальце из рук, которое разбилось в дребезги. Анна Николаевна занервничала. Руки её задрожали, и она побежала вместо Пульхерии ставить самовар.
Студенты Гриша, Коля и Зина приехали из института к вечеру. Небо под Воронежем затянуло тучами, и собиралась гроза. Тяжёлые, тёмно-серые, почти свинцовые тучи накрывали всё небесное полотно. Где-то разразились молнии. Михаил Романович не знал, что Гриша примкнул к большевикам.
Его покрывала сестра Зина, сочувствующая большевикам тоже. Но Михаил Николаевич и не знал, что именно это когда-то спасёт его жену Анну Николаевну, их матушку от жестокой и грустной судьбы.
Гриша и Зина таинственно, почти заговорщически переглядывались, думали сказать или не сказать матушке своей то, что встали на сторону большевиков. Для потомственных дворян это было как-то неудобно. Они чувствовали себя виноватыми перед отцом, который им столько дал — хорошее образование, книги, всегда дарил подарки. Но у Гриши была неплохая интуиция, и видимо ангел-хранитель. 18-летний юноша почувствовал, что лучше идти к большевикам. Несмотря на то, что он дворянин, юношу приняли. За убеждения, жизненные принципы и верность партии. Гриша перекрестился. Учась в Горном институте, он тайно посещал кружки большевиков, и даже слушал как-то самого Ленина. Лениным он восхищался. Это был его кумир. Но это видимо ангел-хранитель семьи поработал…
….в Воронеже в эти дни случился бунт большевиков. Дворянские гнёзда громили, и врагов выгоняли на улицу, заставляя смотреть на то, как полыхают усадьбы. Дошла очередь, и до их дома. В одну из летних ночей, когда Савинков, изгнанный из правительства, удрал на Дон, бандиты ворвались в усадьбу. То, что это были не большевики, а мародёры и явно не белогвардейцы, Гриша сразу это заметил. Отца, который по мягкости не смог оказать сопротивление, убили сразу же. Бандиты искали Хранитель, но не нашли.
17-летний Коля почему-то оказался вдруг неробким малым: он сумел лопатой врезать по голове грабителя, и отпугнуть револьвером его дружков. Анну Николаевну и Зину Григорий успел увести в подвал. Николай резво стрелял из револьвера, и Григорий, поглощённый учением большевиков, не мог никак понять, где его братец этому так научился. Понимая, что его могут и арестовать за самосуд, Николай, едва утерев слёзы, собрался бежать.
— Ты куда? — С дрожью в голосе сказала мама.
— На Дон! Бить большевиков. Там собирается весь цвет генералитета. Они победят, я уверен.
— Глупости! — Закричал было Гриша, но Николай спешно собрал вещи, и удрал на Дон. Была глухая ночь. Обоих мужчин — и грабителя и жертву, захоронили как и полагается по православному обряду. На похоронах Григорий сказал матери, что он большевик.
— Иди и ты к своим. — Убеждённо сказала Анна Николаевна, обрадованная этому. — Зина останется со мной. Ежели что обучу стрелять. Защити нас, Гришенька.
Григорий поцеловал мать, которая словно предчувствовала новую власть в стране.
— Жаль, что у Николая не вышло. — Сказал Григорий, прощаясь с матушкой и сестрой.
— Николай боится, что его арестуют. — С сожалением в голосе сказал Григорий. — Прощай, мама.
— Удачи, сынок. Победы. И защити нас.
Григорий отсалютовал и ушёл сражаться за мать и сестру.
А Анна Николаевна сказала Зине:
— Не поедешь больше в институт. Ты нужна здесь. Охранять меня и Пульхерию. Смотри, что здесь творится.
Зина, рыдая по отцу, согласилась…
Приключение в Париже
Александру Аникину
Гертруда Стайн сегодня встала явно не в духе. Ей просто явно чего-то не хватало. Женщина выпила утренний кофе, потянулась и стала одеваться. Писать что-то нынче не хотелось, и она поспешила выйти прогуляться по Люксембургскому саду вместе со своей собачкой Теслой, которая просто обожала свою хозяйку. Женщина эта была немолода, грузная и тяжело дышала. Своим костюмом, который говорил о безвкусице своей обладательницы, Гертруда Стайн отпугивала прохожих, как и копной своих белых волос, чем-то напоминавших повязкой на них картину Вармеера «Девушка с жемчужной серёжкой».