Но значит ли это, что названные выше авторы потянулись к массовому читателю, забыв о мечтах поэзии, не желая дивиться божественным природы красотам? Совсем нет. Ведь сюжет во всех трех случаях оказывался лишь упаковкой и дружелюбным жестом по отношению к читателю. Что мне, например, как читателю только приятно.
Кстати, если бросить взгляд на европейскую литературу, мы увидим, что она-то всю эту науку освоила: Букеры-Гонкуры достаются сплошь остросюжетным историям, детективным или полудетективным, кружащим вокруг таинственного самоубийства, убийства, исчезновения…
Тут важно лишь помнить, что придумать динамичный сюжет – это как сдать вступительный экзамен. Потому что для языка, стиля, для умения убедительно описывать, как цветет лилия или смеется ребенок, нужен талант; для выстраивания сюжета достаточно хороших аналитических способностей. Однако и без увлекательной сцепки событий поезд не пойдет, никакой стиль и меткость описаний роман не спасут, он развалится. Пруст прекрасен в единственном числе, а других не надобно. И поэтому, пожалуй, хорошо, что наша высокая словесность перестала стесняться брать уроки у словесности массовой, и экзамен по сюжетосложению успешно сдала. После этого можно жать на кнопку и отправляться выше.
Возвращение к собственным коровам
Каждую осень в тихом университетском городе Айова собираются писатели. Они слетаются сюда со всех концов света. В этом году слетелось 32 человека. И это звучит почти как 44 чижа. Есть какая-то легкая ирония в том, что поэты, прозаики и драматурги, заклинатели звуков и жрецы букв, каждый из которых втайне мыслит себя единственным и неповторимым, оказываются в столь многолюдном собрании себе подобных.
Айова собирает такие певческие команды с 1967 года. Сейчас всем гостям выдаются ноутбуки – интересно, в 1967-м выдавали пишущие машинки?
И вот все эти люди вдруг оказываются вместе, в соседних комнатах и домах. Темнокожая красавица из Уганды, пишущая трогательные истории для детей, веселый, вечно напевающий что-то поэт с Кубы, впрочем, давно живущий в Испании, молчаливый переводчик из Бирмы, четырнадцать лет преведший в тюрьме, сочинительница стихов на персидском, новозеландец, прославившийся романами для подростков, сценарист и режиссер из Венесуэлы. Немец-романист, киприот-новеллист (в мирной жизни обычный адвокат), македонец-стихотворец.
Все тут как-то почти гиперболизированно разные – по цвету кожи, разрезу глаз, возрасту и заслугам перед Парнасом. Кто-то недавно разменял третий десяток, кому-то хорошо за шестьдесят. У того десять книг, у этой – ноль. Для одних участие в писательской программе – рутинная привычка, для других – первый выход в свет.
Зачем же все мы здесь собрались? Чтобы поучаствовать в уютно организованных еженедельных чтениях, которые проходят в книжном магазине «Prairie Lights» (между прочим, отличном)? Чтобы послушать, как мелодично и обжигающе поет песни собственного сочинения гостья из Бангладеш? Вдохнуть свежесть молодой китайской поэзии? Посмеяться остротам главного редактора выходящего в Айове «толстого» журнала, смахивающего на героя вестерна в отставке? (В ответ на вопрос, чем его журнал отличается от других таких же в Америке, он мужественно усмехнется: «Тем, что он – наш».) Чтобы покататься на лодках по озеру, отражающему голубое айовское небо? Сходить на десяток приемов в собственную честь? Да, и за всем этим тоже. За публичностью, за социализацией, за осознанием, что мир еще ярче и бесконечнее, чем ты думал буквально вчера. И все же это то, что лежит на поверхности, что можно прочесть в интервью любого выпускника программы.
Есть и невидимое. Каждый приезжает сюда с тайными надеждами. Кто-то надеется за три месяца – раз! – и написать гениальный роман. Кто-то – выпустить в Америке книжку. Кто-то просто устал от собственной страны и хочет подышать спокойным воздухом Айовы, а писать ничего не собирается. Но никто не ждет, что самая главная встреча стережет его за углом собственных, вполне очевидных ожиданий.
Никто не предчувствует, что, быть может, в первую очередь приехал сюда, чтобы встретиться с собой голеньким – лишенным привычного дружеского и семейного круга, лишенным авторитета, часто уже накопленного в собственной стране, и оправданий, почему ты снова не за письменным столом. Мало кто догадывается, что ему только предстоит узнать, до какой степени он не готов на глубокий и долгий интерес к другому. Вот оно, великое вечернее испытание: на сколько вопросов собеседнику тебя хватит? Тут-то и выяснится, что искренне интересоваться жителем другого полушария земли, пусть даже и писателем, – нечеловеческий труд. Попутно обнаруживается и то, что идеальные условия для работы не делают тебя сверхчеловеком, писать 24 часа в сутки ты все равно не способен и в итоге пишешь примерно те же два-три часа, что удавалось выкраивать дома.
Для чего же все мы здесь? Чтобы все это понять. Один раз, наконец, увидеть. И сказать гостеприимной Айове very many thanks за этот cмиряющий и экзистенциальный опыт.
Писатели на колесиках
Октябрь – месяц Литературы. В Стокгольме назовут имя литературного лауреата Нобелевской премии, в Лондоне объявят победителя Букера, во Франкфурте пройдет главная книжная ярмарка. Значит все это, помимо прочего, что число встреч писателей с читателями резко возрастет – концентрация литературных чтений в октябре одна из самых высоких в году.
Помню, как один очень известный писатель, лауреат всяческих премий и действительно замечательный прозаик, на мой вопрос, рад ли он своему грядущему чтению в одном из московских книжных магазинов, отвечал с дрожью в голосе, что большего унижения он в жизни не испытывал. И отказаться нельзя: обязательства перед издателями.
Сначала я и не поняла, в чем дело, но потом вспомнила. Вспомнила, когда шла однажды по большому книжному и услышала в динамики, что как раз в эти самые минуты свою книгу представляет… дальше следовало имя известнейшего телеведущего. Оглянувшись вокруг, я увидела и героя дня: известнейший телеведущий стоял в полном и кошмарном одиночестве. Он сжимал в руках ненужный микрофон и ничего в него не говорил. А кому говорить? Пустоте? Нет, изредка к нему все же подходили люди, просили подписать книгу, но на этом контакт с читателями кончался. Подобные сцены я наблюдала потом не раз: и в магазинах, и на книжных ярмарках в ВВЦ, чего уж там – со временем и сама не раз через это проходила. И долго еще не понимала, почему писатель, точно клоун, должен стоять зажатый меж ярмарочных стендов и нервно призывать проходящих познакомиться со своим творчеством. Какой в этом культурный или коммерческий смысл? В результате-то за час мук продается десять, окей, в хлебные дни пятнадцать книжек.
Кое-что прояснилось, когда я увидела, как дело обстоит, например, в маленьких немецких городках.
Книжный магазин трубит о предстоящем выступлении задолго и повсюду, в том числе размещает объявления в местных газетах. И когда наступает час икс, не заталкивает писателя в угол, а освобождает все магазинное пространство, раздвигает прилавки (поэтому они обязательно на колесиках!), расставляет стулья. Публика, не меньше 30–40 человек всех поколений, чинно рассаживается. Писатель читает отрывки из книги, которую представляет, отвечает на вопросы, а в конце вечера получает от владельцев магазина стакан красного вина и… гонорар. В среднем 300 евро. Если же его книжки, тут же выставленные, в этот вечер хорошо продавались, то и больше. Многие молодые немецкоязычные писатели оттого и могут существовать на литературные заработки, что добрую половину их составляют как раз гонорары за чтения. Их даже у среднеуспешного автора в первые полгода после выхода новой книги бывает не меньше двух десятков в месяц по стране. Так что все просто: в самом жанре литературного чтения нет ничего плохого. Особенно когда этот жанр доведен до светлого и уютного совершенства, как в тех же немецкоязычных странах, где традиция таких встреч очень давняя и общение с писателями – органичная часть читательской культуры.