На одной из улиц за 130-й я притормозил, увидев несколько человек возле лежащего на тротуаре негра. Беспомощно мотая головой, он распухшим языком пытался дотянуться до мутного ручейка, бегущего вдоль тротуара. Кто-то произнес слово «газ», и я решил, что он наверняка наглотался его у себя на кухне и теперь мучается жаждой. Багровый язык на дюйм-другой не дотягивался до воды, но никто не пытался помочь ему. Люди стояли и молча смотрели на его мучения. Нырнув под сень раскидистых деревьев, я продолжал путь вдоль аккуратных негритянских домиков с чистыми крылечками и вымытыми окнами, мало отличавшихся от домов в центре, за исключением, пожалуй, того, что в них проживало больше народу.
Стало смеркаться, и я вспомнил о бутерброде, остановился, уперся в мостовую ногами и начал жевать. Обиды рассеялись сами собой. На улице было много пожилых негритянок, которые в этот час торопились сделать покупки на завтра. Грузные, они тяжело передвигались, казалось, у них у всех болят ноги. Дети бегали босиком, но не от бедности, а потому, что на Юге, где они жили раньше, это было привычно. Не помню, с чего я вдруг так решил, наверное, сказали они сами. Гарлем подействовал на меня успокаивающе, и я не спеша возвратился домой. Оставив велосипед в прихожей, с радостным нетерпением устремился к маме узнать, что будет на ужин. А сослужившую свою службу салфетку потихоньку водворил в комод.
Почти полвека спустя, в семидесятые годы, погожим весенним днем где-то в половине пятого я вышел из студенческого городка Сити-колледж, где читал лекцию, и обнаружил, что одиноко бреду по Конвент-авеню. У этого крутого подъема когда-то закончился мой велосипедный пробег. После лекции студенты-актеры показали несколько отрывков из моих пьес, приятно удивив прекрасным исполнением сцены из «Вида с моста», где Эдди играл кореец, Беатрис — еврейка, Марко — неф, а его брата Родольфо — китаец. Их безыскусная игра захватила меня, и, погруженный в свои мысли, я все дальше уходил от построенного в псевдотюдоровском стиле студенческого городка, где в 1932-м в течение двух недель безуспешно посещал занятия в вечерней школе, пока не бросил, потому что не мог высидеть после восьмичасового рабочего дня на складе автозапчастей. Единственное сохранившееся воспоминание о колледже — как я однажды заснул на лекции по химии, а потом еще раз, стоя с открытым справочником в руках в битком набитом читальном зале. Все места в огромной библиотеке были заняты, даже на широком подоконнике не пристроишься конспектировать, тем более что я приходил одним из последних и даже не мог пробраться туда. Время близилось к полуночи, а я крутился с шести утра: час двадцать с пересадкой на работу, сначала на троллейбусе, потом на метро — от Бруклина до перекрестка 63-й улицы и Десятой авеню, где в один прекрасный день вырос Линкольн-центр, — и вдобавок ко всему вечером в библиотеке в Гарлеме еще надо что-то зубрить о Версальском договоре. Я вернул библиотекарю книгу и шагнул в темноту, бесповоротно решив, что это не для меня.
И вот я снова вышел из дверей Сити-колледжа, на этот раз с удовольствием вспоминая игру студентов и любуясь на эту неизменно поражающую необычностью застройки часть города. Дойдя до перекрестка, я оглянулся в поисках такси. Широкие улицы были на удивление пустынны, машин не видно, кроме одной или двух. Взглянув на ясное, безоблачное небо, я краем глаза заметил, что из окон близлежащих домов за мной настороженно наблюдают несколько человек, все без исключения чернокожие. Возбужденно обсуждая что-то между собой, навстречу шли четверо или пятеро молодых негров, лет двадцати, не более. Заметив меня, они умолкли, выразив удивление, и расступились, чтобы дать мне дорогу. Оглянувшись, я увидел, что они смотрят вслед. Что бы это значило? Почему я вызвал у них такое любопытство? Со стороны колледжа меня нагнали две негритянки средних лет. Хорошо одетые, подтянутые, они улыбнулись, поравнявшись со мной.
— Вы ищете метро?
— Нет, хочу поймать такси.
— Такси? Здесь? Ну что вы, тут их не сыщешь.
Оказалось, они сотрудницы учебной части колледжа, только что прослушали мою лекцию и видели сыгранные студентами отрывки. До этого они долго разыскивали мои документы в архиве за 1932 год и, смеясь, доложили, что я успел нахватать самых низких оценок по всем предметам, которые весьма условно посещал в те две недели. Мы разговорились, однако я заметил, что улыбаются они как-то неестественно — чувствовалось, им неуютно беседовать со мною на перекрестке, и после нескольких фраз одна из них предложила проводить меня до метро в нескольких кварталах отсюда. Дородные негритянки всегда проявляли ко мне особое расположение. Я не без смущения поблагодарил, подумав, случись что, им придется защищать меня, поскольку они были покрепче — полные женщины, типичные представительницы среднего класса.