— Весьма признателен, но я, пожалуй, все-таки еще подожду, — ответил я.
Уходя, они не могли скрыть своего беспокойства. Оставшись на перекрестке, я поднял глаза — черные в окнах продолжали сосредоточенно наблюдать, когда же прикончат этого цыпленка. Я почувствовал, как цепко держат меня воспоминания о тех далеких днях, когда я мальчишкой, пыхтя, штурмовал на велосипеде эти подъемы и спуски. От фасадов домов с лепниной на карнизах и в проемах между окнами на меня все еще веяло буржуазной респектабельностью (некоторые из них напоминали фешенебельный, но безликий Шестнадцатый округ Парижа). Я не мог понять, почему теперь, как и тогда, не хочу взглянуть на вещи трезво и бежать отсюда без оглядки. Я чувствовал себя на этой улице Гарлема как дома. Мои духовные корни, если они существуют, уходили глубоко под эти тротуары, а фасады все еще излучали согревающее душу тепло. Разве я мог бежать, словно посторонний или пришелец? Прошло не меньше четверти часа, пока я решил, что стоит, пожалуй, вернуться в колледж и заказать такси, потому что солнце уже садилось. Только теперь стало понятно, что женщины не просто предлагали проводить до метро, но хотели, чтобы я добрался с ними до центра, поскольку одному здесь путешествовать было небезопасно.
Неожиданно за три квартала показалось нечто отдаленно напоминающее такси. Машина медленно ползла в мою сторону. Она была непривычного для Нью-Йорка коричневого цвета с белой полосой. О том, что это такси, я догадался по остаткам разбитого фонаря на крыше автомобиля. Когда машина подъехала, я заметил, что боковое стекло треснуло, бамперы прикручены проволокой, а у радиатора отсутствует решетка. За рулем сидел чернокожий. Автомобиль притормозил, пассажир на заднем сиденье расплатился и открыл дверцу — передо мной возникла одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел. Она выпрямилась, придерживая рукой хозяйственную сумку, мы обменялись взглядами. «Манекенщица», — подумал я. Шоколадного цвета кожа, ровный ряд зубов, умный взгляд, норковая шапочка, бежевое пальто — от ее немыслимой женственности захватывало дух. Я был сражен сразу и навсегда.
Слегка приподняв брови, она насмешливо спросила:
— Вы хотите сесть в это такси?
Я рассмеялся:
— Если оно меня повезет.
— А! Ну о чем разговор. — И она пошла волнующей походкой на таких тоненьких шпильках, каких я не видел с конца пятидесятых годов.
Я нагнулся к шоферу, щуплому бородачу лет тридцати пяти. Он подсчитывал выручку и едва взглянул на меня, так ему не хотелось вступать в разговор.
— Вы не подбросите до центра?
— Почему я должен ехать в центр?
— А почему нет?
Спрятав деньги, он посмотрел на меня:
— Куда вам в центре?
— Куда… — я быстро соображал, — не подбросите до Девяностой шестой?
Я догадался, что машина не зарегистрирована и он ездит без прав и без технического талона.
— Могу, только это невыгодно. Обратно никого не найду.
Я давно знал, что 96-я разделяет два разных мира, но сейчас это вылетело из головы — мне отчаянно не хотелось признавать очевидность демаркационной линии.
— Я заплачу вдвойне, чтобы вам было не накладно.
Он задумался, уставившись в ветровое стекло, затем кивнул. Я открыл дверцу. Сиденье лежало на полу машины, отдельно от спинки. Я постарался приладить его, но все равно сидеть было низко и неудобно. Из-под обивки торчала резиновая прокладка, как будто ее клевали цыплята. На одной дверце не было ручек. Мы медленно тронулись в сторону центра. Я был счастлив.
— Ну и машина, — сказал я.
— Машина! Это не машина, а история. — Его замечание оказалось тоньше, чем я предполагал. — Как вы здесь очутились? — неожиданно спросил он с ноткой недоумения в голосе.
У него была странного цвета кожа с каким-то сероватым налетом. Казалось, он смертельно устал. Мое внимание привлекли длинные тонкие пальцы с желтоватыми, плоскими, овальными, безупречно чистыми ногтями. На нем были два вывязанных спереди крупным рисунком свитера, и он вел машину, вцепившись обеими руками в руль, будто боялся, что она в любой момент может выйти из повиновения.
— Читал лекцию в колледже, — объяснил я.
Мы молча проехали квартал. Он опять спросил: