Он беспечно улыбнулся. Каким бы дураком не оказался в деле де Брюи, на борту корабля Нельсон атаковать Бонапарта не рискнет, ведь главное для него — Лев. Предмет не должен оказаться в морской пучине, откуда никто не сможет его достать. А значит, морское путешествие генералу ничем не грозит.
— Чертов Остужев! — с усмешкой выругался он. — Что б ты замерз в своей России! А мог бы сейчас быть со мной, на месте мерзавца Колиньи. И мы бы вместе искали Предмет предметов.
Глава первая. Один друг и множество врагов
Москва, июль 1812 года
Москва полнилась слухами. Ко всякому военному человеку (невеликого чина, конечно) приставали с расспросами прямо на улицах, не давая прохода. Военные топорщили усы, хмурились, отворачивались, отвечали отрывисто и неопределенно, и, конечно, отчаянно важничали. Впрочем, те, что понаглей да напористее, намекали хорошеньким и любопытным барышням, что знают немало, да не всякому расскажут, а вот не позвали бы хоть на чай. Барышни краснели, а какой-нибудь артиллерийский капитан рисковал быть крепко ухваченным за рукав дородной вдовушкой, и тут уж от чая не отвертеться. И приходилось капитану врать вдовушке в оба уха о секретных приказах, да о своем высоком назначении и прямо-таки скорейшему разгрому вторгнувшегося в Россию супостата. Приходилось, потому что и сам капитан не знал толком, что творится на западных границах. Как и все, он кормился слухами, а слухи появлялись каждый день разные. То о гибели армии Багратиона, то о том, что храбрый князь собственноручно отсек голову Наполеону. То о победе войск Барклая у Вильно, то напротив, о скором отступлении к Витебску. Москвичи посерьезнее, вроде владельцев пекарен или сапожных мастерских, скупали имевшиеся в продаже карты, и собирали по вечерам целые клубы задумчивых мужчин, безо всякого толку разглядывавших эти картинки с названиями стран да городов. По всему выходило, что пока война идет то ли в Польше, то ли в Литве, и от Москвы враг далеко. За Санкт-Петербург москвичи не беспокоились — там царь, царь всегда защитит. Однако некоторые, пусть и порицаемые господа рисковали замечать, что от Смоленска до Москвы рукой подать, а война к Смоленску вроде как на полпути уже. Этих урезонивали.
— Ну, уж у Смоленска-то его всяко остановят! — услышал, проезжая заставу, прибывший с востока всадник. — Рать соберем — и кого хошь остановим, миром-то если соберемся! Видали мы тех французов, слабоват француз! Так что варежку прикрой, пока ворона не нагадила, понял?!
Всадник негромко вздохнул и перекрестился. Бодрое настроение москвичей его не радовало — он слишком хорошо знал того, кто вел на восток Великую Армию. Идущие за Наполеоном солдаты будут драться хоть с чертом, и этот порыв могла остановить разве что в три раза большая армия, но где ее взять? Франция территорией меньше, а населена куда как гуще, а если добавить еще все присоединенные Императором территории, да союзников, больших и малых, силами разве что сравняться получится. Да и то с трудом. Нужно держать армию на Кавказе, нужно сторожить Турцию на Дунае, чтобы не попробовала воспользоваться бедой и вернуть все, что отобрал Кутузов в Молдавии, нужно напоминать о недавней войне Швеции, чтобы не совалась в потерянную Финляндию, и еще много где нужны России солдаты. А теперь, по той скудной, но достоверной информации, что удалось получить на постоялых дворах, еще и Петербург прикрывать надо, потому что основные силы Наполеона гонят две русские армии на восток, дальше от столицы.
Усталый жеребец едва шагал, но путник твердо решил проехать город, пока светло, и только тогда поискать ночлега. Рано утром он собирался скакать дальше, к Петербургу, пока путь еще открыт. И не к кому-нибудь, а к самому графу Аракчееву — просить помощи в деле, с которым сам не справился. Немного поплутав в Москве, которую почти не знал, всадник и сам уже от усталости свесил голову на грудь, когда его окликнули.
— Остужев? — Рослый, широкоплечий драгунский офицер пришпорил коня и преградил путь, распугав каких-то мастеровых. — Простите, сударь, если я ошибаюсь, но мне кажется знакомым ваше лицо.
— Я хотел бы проехать, я спешу... — мрачно проговорил путник, надвигая и так низко сидевшую меховую шапку на самые глаза.