Она разорвала на нем остатки мундира и рубашки. Шрам, оставленный ее пулей, был именно там, где и должен был находиться.
— Да, это я, — Гаевский смотрел на нее, не пытаясь скрыть ненависти. — И я хочу купить себе жизнь.
— У тебя есть цена? — Джина поднесла бритву к его глазам. — У всего есть цена, но моя цена...
— Месть, — твердо сказал Антон. — Я давно это понял. И мне нет никакого смысла мешать твоей мести. Наоборот, я действительно готов помочь тебе... Хотя и втайне от моих друзей. Я откомандирован в штаб, на должность адъютанта. Я буду совсем рядом с Императором.
Джина отошла от него и задумалась. Она уже просмотрела бумаги «капитана» и знала, что он не лжет. Как именно его использовать, будет еще время подумать. Бочетти быстро вернулась и точным, легким движением оставила отметину на его щеке.
— Это чтобы ты не забывал обо мне никогда, — объяснила она. — Хорошо, пока будешь жить.
Короткий остаток ночи Гаевский провел под охраной в сарае и даже успел немного поспать. Но уже на рассвете отряд быстро собрался, и вскоре привязанный к седлу Гаевский ехал рядом с Бочетти и полковником. Збаражский смотрел на него зло, ему изменение привычек Джины совершенно не понравилось.
— Не хотите объяснить мне, в чем дело, графиня?
— Я не обязана ни в чем перед вами оправдываться! — ответила она, думая совсем о другом. Ее тонкие ноздри раздувались, то ли от ярости, то ли от предвкушения чего-то. — Он может мне пригодиться, вот и все.
Вскоре пришлось остановиться — и впереди, и справа послышались звуки приближавшейся битвы. Посланные разведчики доложили, что северный корпус русских контратаковал и теснит французов. Некоторые части и вовсе оказались разбиты и теперь их остатки отступали порознь, пытаясь в суматохе присоединиться к другому отряду. Стоя рядом с Бочетти на опушке леса, заросшей густым кустарником, Гаевский с тоской наблюдал за уничтожением такой группы, состоявшей из примерно десятка французов. Они успели дать по нагнавшим их русским один слабый залп — сержант сумел их построить. Но противники, не дожидаясь следующих выстрелов, сразу ударили в штыки. Солдаты попались опытные, никто не побежал, но и сдаваться никто не стал. Состоялся короткий бой, в ходе которого почти все французы были истреблены. Но более всего внимание Гаевского привлек центр этого боя, который странным образом завязался вокруг насмерть перепуганного мальчишки с барабаном.
Безоружный и испуганный, он лишь путался у всех под ногами. Французы пытались защищать мальчишку, прикрывать его, но и русские его не трогали. Так он и топтался на месте, уворачиваясь от мнимых ударов и обнимая барабан. Наконец, кто-то случайно толкнул его, он упал и свернулся калачиком. Когда русские уводили его и немногочисленных пленных, мальчик и тут барабан потащил с собой. Ему не стали мешать.
— О чем задумался, Гаевский? — спросила его графиня, убирая так и не пригодившийся пистолет в кобуру. — Идите к коням, надо уходить отсюда.
— Так, пустяки всякие вспомнились... — усмехнулся Антон и послушно поплелся следом.
На самом деле он вспомнил пески Сахары. Он был на пару лет постарше этого мальчика с барабаном, но тоже еще совсем юн. И у него тоже был барабан. Армия шла под пылающим солнцем Египта, ничего еще было не ясно, но солдаты были преданы своему генералу так же истово, как вот эти — своему Императору. Даже сам Гаевский иногда чувствовал желание идти в бой за Льва, и выбивал дробь со всей старательностью.
Глава пятая. Битва у пирамид
1798 год
Песок и солнце. Солнце и песок. Больше ничего нет — только солнце, солнце, солнце и песок, песок, песок. Они везде. Но хуже всего песок в сапогах. Ноги растерты до крови, опухли, но надо идти, и барабанщик шел, как и вся армия. Единственное, что развлекало солдат во время этого марша — налеты мамелюков. Дико кричащим, дерзким наездникам ни разу не удалось добиться хоть малейшего успеха — несмотря на усталость войска, усиленную жарой. Генерал Бонапарт отбирал лично почти каждого солдата, поражая всех своей необычайной памятью на лица и имена. В Египет отправились лучшие из лучших, и за своего льва-генерала сами бились, как львы. Мгновенно выстраивались в каре, разворачивались пушки, и вот уже мамелюки скрываются за горизонтом, оставив на песке Сахары множество трупов.
Когда Гаевский, используя свою способность к полному перевоплощению, ускользнул с корабля от уже собиравшихся его арестовать гренадеров Колиньи, он переоделся в заранее украденную форму солдата и в суматохе пристал к пехотному батальону, в котором был убит один из барабанщиков. Барабан тогда, в Александрии, показался легким. Но теперь, на подступах к Каиру!.. После многодневного марша он будто набился песком. Лямка ремня нещадно терла плечо, а на бедре от постоянных ударов при ходьбе образовался большой синяк. Но странное дело — желания бросить все, и на привале поискать себе местечко покомфортнее, не возникало. Антон чувствовал себя частью батальона, и ему это, несмотря ни на что, нравилось. Батальон был частью армии, а армию вел за собой обладатель Льва.