Люди стояли вдоль всего пути следования погребальной колесницы; из порта Курбевуа кортеж добрался до Триумфальной арки на площади Звезды, оттуда процессия проследовала по Елисейским Полям до площади Согласия, пересекла Сену по мосту Согласия и направилась к Собору Инвалидов. На всем пути следования колесницы ее приветствовала огромная толпа, стучащая ногами от ледяного холода, чтобы согреться. За гробом шли маршал Никола-Шарль Удино (наполеоновский маршал, в 1810 г. получивший от императора титул герцога Реджио), неся кисти от погребального покрова, маршал Молитор, генерал Бертран и адмирал Руссен.
Появление колесницы воспринималось как Богоявление: французы, побежденные Веллингтоном и Пальмерстоном, как бы не замечали реальности, живя в мире иллюзий и мечтаний. После официального приема, когда повозка прибыла в часовню Собора Инвалидов, принц Жуанвильский сказал королю: «Сир, я Вам представляю тело императора Наполеона». «Я принимаю его от имени Франции», - ответил король твердым голосом124.
Об этом событии осталось множество свидетельств современников. Вот как они описывали эту церемонию. Дельфина де Жирарден в очерке от 20 декабря писала: «На церемонии присутствовало шестьсот тысяч человек, и из этих шестисот тысяч всего две сотни оказались смутьянами, которые пытались нарушить торжественную тишину своими криками» (Люди кричали: «Долой аристократов! Долой предателей! Долой Гизо!», имелось в виду нежелание Луи Филиппа и его министра втягивать Францию в европейскую войну и тем самым взять реванш за поражение Наполеона)125.
Сын короля принц Жуанвильский в своих воспоминаниях также отмечал, что, когда процессия двигалась по Елисейским 125 Полям, раздались крики: «Долой изменников!» Поскольку он долго отсутствовал во Франции, то сначала не понял, о чем идет речь. «Но мне объяснили, что эта манифестация была адресована моему отцу и его министрам, отказавшимся вовлечь Францию во всеобщую войну из-за событий на Востоке»126.
Доротея Дино в своем дневнике записала, что в телеграмме, полученной ее сыном от префекта полиции, сообщалось: «Все прошло хорошо, исключая небольшую демонстрацию, устроенную пятьюдесятью людьми в блузах, которые на площади Людовика XV хотели устроить кордон, но были рассеяны»127.
Дино писала в целом о ситуации, связанной с именем Наполеона: «Полностью забыли угнетение, всеобщее несчастье, захлестнувшее Европу на двадцать шесть лет; сегодня вспоминают единственно о его победах, делающих его память такой популярной. Франция, жадно думая о свободе, Франция, унижающаяся перед заграницей, прославляет человека, заковавшего эту свободу в оковы и явившегося самым ужасным из завоевателей... То, что мне показалось красивым, это колесница. Мне нравится, что Наполеон возвращается во Францию на щите...»128
Дельфина де Жирарден так писала о реакции парижан: «Как прекрасно было зрелище великодушного народа, с любовью приветствовавшего гроб победителя! Сколько рвения! Сколько волнения! Четырехчасовое ожидание под снегом ни у кого не отбило охоту присутствовать на церемонии»129.
Сообщая о церемонии, Доротея Дино приводила впечатление мадам де Мольен, придворной дамы королевы Марии Амелии, о разнице восприятия Наполеона и всей этой церемонии обывателями и членами королевской семьи, собравшимися в Соборе Инвалидов: «Насколько этот праздник был популярен на улицах Парижа, настолько же непопулярен он был там, где я находилась. Перед тем как зайти в церковь, собрались в пространстве собора, или скорее часовни без алтаря, уже использовавшейся по аналогичному поводу во время похоронной церемонии жертв Фиески. Королевская семья, министры, домочадцы, включая наставников, все собрались и два часа ожидали... Никто не вспоминал об императоре...»150
23 декабря Доротея Дино записала в своем дневнике о письме, полученном ею от политического деятеля и дипломата Сальванди. «Он сожалел, что было слишком много золота, золота повсюду; казалось, что распорядители праздника полагали, что это наилучшим образом подходит прославлению. Он пишет также, что ничего не было менее религиозного, чем эта религиозная церемония...»151
Об этом же Доротее Дино сообщал и сын короля Луи-Филиппа, герцог Ноайль. Он писал герцогине, что, когда публика ожидала повозку в Соборе Инвалидов, «все были заняты только холодом и как бы от него уберечься; что религиозное чувство было малозаметным, и что все думали только о светском действии...»152
124
125
был обратиться к королю с торжественными словами и услышать не менее торжественную ответную фразу. Но принца, по его словам, об этом просто забыли предупредить, поэтому он молча приветствовал короля взмахом шпаги. Поскольку молчаливая церемония выглядела нелепо, Луи-Филипп был вынужден импровизировать, произнеся несколько слов, опубликованных затем в официальной газете «Le Moniteur Universel». См.: