В истории, рассказанной бывшим пехотинцем Гогла, ставшим сельским почтальоном, Наполеон - уже существо мифическое, он полубог, творящий чудеса: «Он множился, как пять евангельских хлебов, днем - командовал сражением, подготовлял его ночью, так что часовые только и видели, как он ходит взад и вперед, не спит и не ест. Вот солдат как уразумел эти самые чудеса, так с тех пор и стал его отцом почитать»185.
Наполеон - не только полубог, он отец солдат: «А солдата он уважал, будто о родном сыне пекся, заботился: есть ли у тебя обувь, белье, шинель, хлеб, порох; а держал себя величаво, потому как его дело-то ведь и было царствовать. Но все одно! Любой сержант и даже солдат говорил ему “государь”, как вы иной раз говорите мне “дружище”. И он слушал, когда ему советовали, спал, как и мы, на снегу, словом, с виду был обыкновенный человек... Не знаю, право, как это получается, но, бывало, поговорит с нами и будто жаром обдаст, и хочется нам показать ему, что мы его послушные дети, и страх нас не берет, и мы шли как ни в чем не бывало навстречу пушкам... Даже умирающие - откуда только у них силенки брались - вставали, чтобы отдать ему честь и крикнуть: “Да здравствует император!”[...] Да здравствует Наполеон, отец народа и солдата!»186
Появление рассказа Бальзака в это время вовсе не случайно: он был опубликован за месяц с небольшим до водружения статуи Наполеона на Вандомской колонне. Это произошло 28 июля 1833 г., как раз в годовщину празднования «Трех славных дней». В это же время появилась пьеса Александра Дюма «Наполеон, или Тридцать лет истории Франции». Отец Дюма, Тома-Александр, с 1793 г. являлся дивизионным генералом, был назначен Наполеоном командующим кавалерией, участвовал в Египетском походе, его имя написано на южной стене Триумфальной арки, торжественное открытие которой произойдет спустя три года. Как отмечал отечественный исследователь С. Н. Искюль, впоследствии Дюма с неохотой вспоминал об этом опыте, поскольку шесть актов пьесы с их девятнадцатью картинами были громоздкими, речи персонажей слишком натянутыми. Однако в печатном издании пьеса читалась, имела определенный успех, поскольку в ней отразились малоизвестные широкой публике факты наполеоновской эпопеи187.
Наполеон подарил французам чувство величия, национальной гордости и славы. Герои романов Стендаля, Жюльен Сорель в «Красном и черном» (1830-1831) и Фабрицио дель Донго в «Пармской обители» (1839), жаждут славы188.
Как отмечал французский исследователь Э. Керн, в поведении Жюльена Сореля то и дело проскальзывают наполеоновские жесты189. С детства он мечтал о военной службе: «С самого раннего детства, после того как он однажды увидал драгун из шестого полка в длинных белых плащах, с черногривыми касками на головах - драгуны эти возвращались из Италии, и лошади их стояли у коновязи перед решетчатым окном его отца, - Жюльен бредил военной службой. Потом, уже подростком, он слушал, замирая, рассказы старого полкового лекаря о битвах на мосту Лоди, Аркольском, под Риволи и замечал пламенные взгляды, которые старик бросал на свой крест»190.
Даже если в какой-то момент он захотел стать священником, Бонапарт остался в душе Сореля навсегда, ведь мечты о человеке, который смог все, владели умами юношества: «В продолжении многих лет не было, кажется, в жизни Жюльена ни одного часа, когда бы он не повторял себе, что Бонапарт, безвестный и бедный поручик, сделался владыкой мира с помощью своей шпаги. Эта мысль утешала его в несчастьях, которые казались ему ужасными, и удваивала его радость, когда ему случалось чему-нибудь радоваться»191. «Исповедь» Руссо, собрание реляций Великой армии и «Мемориал Святой Елены» -«вот три книги, в которых заключался его Коран»192. Отставной лекарь обучал его тому, что сам знал, а это были итальянские походы 1796 г. Умирая, он завещал мальчику свой крест Почетного Легиона, остатки маленькой пенсии и тридцать-сорок томов книг, из которых самой драгоценной был «Мемориал Святой Елены»193.
187