* * *
Несмотря на то что популярность имени Наполеона и «наполеоновская легенда» не означали популярности бонапартизма как политического течения, в 1848 г. легенда и имя Наполеона были использованы бонапартистами, чтобы избрать своего кандидата, Луи-Наполеона, президентом Республики. 2 декабря 1851 г. племянник Наполеона совершил государственный переворот, а ровно год спустя в результате плебисцита во Франции была восстановлена империя.
Именно в годы Второй империи создает свою апологию Наполеона Виктор Гюго. В 1852 г. Луи-Наполеон, заклейменный писателем «Наполеоном малым», отправил Гюго в ссылку. В Великобритании, на острове Джерси, он начинает писать «Отверженных».
В 1861 г. Гюго отправился на поле Ватерлоо, посетил все места, связанные с битвой226. В «Отверженных», появившихся в 1862 г., в конце знаменитой главы, посвященной Ватерлоо, Гюго подвел итог наполеоновской эпопеи: «Его личность сама по себе значила больше, чем все человечество в целом». Однако «избыток жизненной силы человечества, сосредоточенной в одной голове, целый мир, представленный в конечном счете мозгом одного человека, стали бы губительны для цивилизации, если бы такое положение продолжалось»227. Поэтому «победа Бонапарта при Ватерлоо уже не входила в расчеты XIX века. Готовился другой ряд событий, где Наполеону не было места»228.
Гюго обращает внимание на огромные жертвы, принесенные Наполеоном на алтарь своей славы, поэтому поражение при Ватерлоо для него закономерно: «Дымящаяся кровь, переполненные кладбища, материнские слезы - все это грозные обвинители. Когда мир страждет от чрезмерного бремени, мрак испускает таинственные стенания и бездна им внемлет. На императора вознеслась жалоба небесам, и падение его было предрешено». Наполеон, по словам Гюго, «мешал богу», а «чрезмерный вес его в судьбе народов нарушал общее равновесие»229.
Наполеон, по мнению Гюго, «и возвысил и унизил человека»230. Он превратил народ в «пушечное мясо, влюбленное в своего канонира». При этом, как и многие другие, Гюго подчеркивал, что солдаты отказывались верить в его смерть: «Где он? Что он делает? "Наполеон умер”, - сказал один прохожий инвалиду, участнику Маренго и Ватерлоо. "Это он - да умер? - воскликнул солдат. -Много вы знаете!” Народное воображение обожествляло этого поверженного во прах героя»231.
Как и Шатобриан, и Стендаль, Гюго любит своего героя в его поражении, прославляя трагического героя, вспоминая Александра Великого, Юлия Цезаря и Ганнибала, которые тоже познали трагический финал232. «Поражение возвеличило пораженного. Бонапарт в падении казался выше Наполеона в славе»233. Торжествовавшим же победу он внушал страх: «Англия приказала сторожить Бонапарта Гудсону Лоу. Франция поручила следить за ним Моншеню. Его спокойно скрещенные на груди руки внушали тревогу тронам. Александр прозвал его: "моя бессонница”. Страх внушало им то, что было в нем от революции. [...] Королям не любо было и царствовать, когда на горизонте маячила скала св. Елены»234.
Сама же битва при Ватерлоо, убежден писатель, изменила облик вселенной. «Ватерлоо - это стержень, на котором держится XIX век. Исчезновение великого человека было необходимо для великого столетия»235. При этом Гюго очень точно описал послевоенную психологическую ситуацию: «Фон Европы после Ватерлоо стал мрачен. С исчезновением Наполеона долгое время ощущалась огромная, зияющая пустота»236. Наполеон стал кумиром молодежи. Однако, отмечает писатель, «странное явление - увлекались одновременно и будущим - Свободой, и прошедшим - Наполеоном»237.
Как показала история, имя Наполеона Бонапарта и в дальнейшем не утратило своего магнетизма. И уже не столь важно, идет ли речь о реальном историческом персонаже или мифе, образе, созданном писателями и поэтами-романтиками. Как писал Шатобриан, «мир принадлежит Бонапарту; то, чего не успел захватить сам деспот, покорила его слава; при жизни он выпустил мир из рук, но после смерти вновь завладел им. Говорите, что хотите - никто не станет вас слушать. [...] Ныне Бонапарт уже не реальное лицо, но персонаж легенды, плод поэтических выдумок, солдатских преданий и народных сказок; это Карл Великий и Александр, какими изображали их средневековые эпопеи. Этот фантастический герой затмит всех прочих и пребудет единственно реальным» 238. Эти слова, написанные почти двести лет назад, вполне применимы и к дню сегодняшнему. Граница между Наполеоном Бонапартом, реальной исторической фигурой, и художественным образом стерлась, но его имя продолжает будоражить умы...
227