Англичане, находившиеся в Париже, были удивлены, что сообщение о смерти Наполеона было воспринято столь холодно: «Новость о смерти императора Мадагаскара была бы встречена с тем же безразличием». При дворе Людовика XVIII только генерал Рапп, адъютант императора Наполеона, выразил некоторое волнение. Императрица Мария-Луиза, жившая в Парме, узнала о смерти своего мужа из «Пьемонтского журнала». Она объявила о трехмесячном трауре в своем принципате и заказала мессу в память о Наполеоне. «Хотя у меня никогда не было подлинного чувства по отношению к нему, - писала она одной из своих подруг, - я не могу забыть, что он отец моего сына, и что, далекий от того, чтобы плохо со мной обращаться, как об этом думали, он всегда меня уважал, а это единственное, на что можно рассчитывать в политическом браке»40. Сыну Наполеона, Римскому королю, герцогу Рейхштадтскому, проживавшему в Вене, вдали от своей матери, о смерти Наполеона сообщил его гувернер капитан Форести, и мальчик оплакивал отца в одиночестве. Парадоксально, но у англичан, заклятых врагов Наполеона, эмоции были более живыми. Французский поверенный в делах в Лондоне, граф Луи Шарль Виктор де Караман, доносил министру иностранных дел Этьенну Дени Паскье, что лондонцы, увидев афиши, извещавшие о смерти
Наполеона, решили носить траур, отдавая дань таланту и смелости их врага41.
В Париже лишь маленькая бонапартистская газета ограничилась осторожной ремаркой: «Не всегда жизнь великих людей заканчивается их естественной смертью. Судьба Наполеона была предопределена задолго до 5 мая 1821 г., на равнинах Ватерлоо. В любом случае, его посмертная слава еще не настала, и мы даже сомневаемся, что сейчас это время пришло»42. Самые наблюдательные парижане, такие, как Шарль де Ремюза, сын одного из приближенных Наполеона, тоже пребывали в некоторой растерянности: «Кроме моей бедной матери, проплакавшей весь день... это событие почти не произвело впечатления на мое окружение... ни мои друзья, ни я сам не думали, что произошло важное событие, и, может быть, нам казалось, что завершение этой эпопеи наконец избавит нас от ее героя. Из этого ничего не вышло. Эта смерть в скалах острова, затерянного в океане, была поэтической»43. Но эта поэтика тоже будет служить его легенде. Спустя почти двадцать лет Александр
Дюма напишет о Наполеоне на Святой Елене: «Наполеон ступил на скалу, которую ему предстояло превратить в пьедестал»4445.
«Золотая легенда» получила мощный импульс после публикации в 1823 г. «Мемориала Святой Елены»45. Как отмечает Жорж Пуасон, «Мемориал Святой Елены» - это ключевой момент в истории «наполеоновской легенды». Напомним, что «Мемориал Святой Елены» - это журнал, в котором записывалось, день за днем, все, что говорил Наполеон на протяжении 18 месяцев, с 20 июня 1815 по 25 ноября 1816 г. Записи вел Эммануэль Огюстен де Лас Каз. Работа имела большой успех у издателей на протяжении всего XIX в. и была в сердце «наполеоновской легенды». Лас Каз был идеальным секретарем, очень точным и внимательным46.
При Реставрации «золотая легенда» формируется тайно, ведь за приверженность идеям Наполеона можно было угодить в тюрьму. Ветераны регулярно собирались для празднования важных дат Империи (2 декабря - день провозглашения Империи; 15 августа - день рождения Наполеона; 5 мая - день его смерти)45. В Париже излюбленным местом встреч офицеров, отправленных в отставку после второй Реставрации, было кафе «Ламблен» в Пале-Ройаль. Широкая красная лента в бутоньерке, длинный истертый редингот, трость, сапоги, высокая шляпа с широкими полями, армейские усы - таков типаж офицеров, именуемых «военной богемой». Забывшие о ранах и голоде, об усталости от беспрерывной войны, они предавались воспоминаниям, очаровывая своих собеседников4748. Этим бывшим военным была присуща ненависть к аристократам и клерикалам, ассоциировавшимся с роялистами, и «коммеморативная жестокость», а именно сохранение памяти о наиболее воинственных аспектах наполеоновской эры. Для них «наполеоновская легенда» была почти исключительно связана с военной славой49.
44
45
45 Об истоках «наполеоновской легенды» на Святой Елене см.: