Утром 5 мая болезнь достигла высшей точки. Жизнь больного была уже просто жалким существованием, дыхание становилось все более слабым; широко раскрытые глаза были тусклы и неподвижны. Какие-то неясные слова, последняя вспышка воспаленного мозга, время от времени срывались с его губ. Последними услышанными словами были «голова» и «армия». Затем голос умолк, дух казался мертвым, и сам доктор подумал, что жизненная сила угасла. Однако около восьми часов пульс усилился, смертельная складка на губах смягчилась, и несколько глубоких вздохов вырвалось из его груди. В десять с половиной часов пульс исчез, в одиннадцать часов с небольшим императора не стало…
Через двадцать часов после кончины своего прославленного больного доктор Антомарки сделал вскрытие, как его просил Наполеон; затем он отделил сердце и положил его в спирт для передачи Марии-Луизе. В этот момент явились душеприказчики, а сэр Гудсон Лоу не позволил вывезти со Святой Елены не только тело императора, но даже и его части. Оно должно было остаться на острове. Труп был пригвожден к эшафоту.
Тогда занялись выбором места погребения императора, и предпочтение было отдано уголку, виденному Наполеоном лишь однажды, но о котором он всегда говорил с удовольствием. Сэр Гудсон Лоу согласился, чтобы могила была вырыта в этом месте.
Закончив атопсию, доктор Антомарки, обмыв тело, предоставил его лакею. Тот одел его в то, что обычно носил император, то есть в штаны из белого кашемира, чулки из белого шелка, длинные сапоги со шпорами, белый жилет, белый галстук, покрытый черным галстуком с застежкой сзади, орденскую ленту Почетного легиона. Все это завершил мундир полковника гвардейских стрелков, украшенный орденами Почетного легиона, Железной короны, и треуголка. Одетый таким образом, 6 мая в пять часов сорок пять минут Наполеон был вынесен из залы и выставлен в маленькой спальне, превращенной в часовню. Руки покойного были свободны. На протяжении двух дней он лежал на своей постели, рядом с ним была его шпага, на груди покоился крест, а синее манто было брошено к его ногам.
Восьмого утром тело императора, которое должно было покоиться под колонной, и сердце, предназначавшееся Марии-Лудзе, были положены в ящик из белого железа, снабженный чем-то вроде матраса с подушкой, обтянутых белым сатином. Треуголка из-за недостатка места лежала в ногах. Вокруг него лежали вымпелы и множество монет с его изображением, выбитые на протяжении его царствования. Туда еще положили его прибор, нож и тарелку с его гербом. Этот ящик опустили во второй, красного дерева, который поместили в третий пломбированный и, наконец, еще в один красного дерева. Затем гроб поставили на то же место, где раньше покоилось тело.
В полдень солдаты гарнизона перенесли гроб к катафалку, стоящему в большой аллее сада. Его покрыли фиолетовым велюром, набросили манто маренго. Похоронный кортеж двинулся в путь.
Аббат Виньали, одетый в священные одежды, шел рядом с юным Генрихом Бертраном, несущим серебряную кропильницу.
Доктор Антомарки шел с доктором Арноттом.
Его везли четыре лошади, ведомые конюхами. С двух сторон находились двенадцать гренадеров без оружия: они должны были нести гроб на плечах там, где дорога не позволит проехать.
Юный Бертран и Маршан находились рядом с кортежем, в свите императора.
Графиня Бертран со своей дочерью Гортензией сидели в коляске, запряженной двумя лошадьми, их для безопасности вели слуги, идущие рядом с пропастью.
Коня императора вел доезжачий Аршамбо.
Морские офицеры — пешком и верхом; офицеры генерального штаба, генерал Коффен и маркиз де Моншеню, контрадмирал и губернатор острова сопровождали верхом.
За перечисленными следовали части гарнизона и жители острова.
Могила была вырыта приблизительно в четверти мили от Хатс-Гат. Похоронный кортеж остановился около могильной ямы, и пушка отсалютовала пятью выстрелами.
Тело опустили в могилу ногами к покоренному им Востоку и головой к Западу, где он царствовал. Аббат Виньал стал читать молитвы.
Потом огромный камень замуровал последнее обиталище императора, и время превратилось в вечность.
Тогда принесли серебряную плиту, на которой была выгравирована следующая надпись:
В момент, когда ее собирались водрузить на камень, сэр Гудсон Лоу вышел вперед и от имени своего правительства объявил, что на могиле не может быть никакой надписи, кроме этой: